Обещание лорда Лорейна

– Может быть, но после того, как мы с тобой, Калли, впервые поцеловались, остальные женщины перестали для меня существовать. Тебе придется мне поверить, даже если ты считаешь, что все другие мои слова – ложь.

– Как я могу? – Калли подняла руку, останавливая его. Она вспомнила ужасное зрелище: Сесили Уиллоуби отходит от полуобнаженного Гидеона, взъерошенного и подавленного. Картина была четкой, как будто все случилось совсем недавно. – Понимаешь, даже тогда я знала, что в том, что произошло, виновата я сама! Я отказалась спать с тобой в одной постели, хотя даже моя мать предупреждала меня: мужчина не способен долго противиться искушению. Но я не находила в себе сил, потому что мне казалось, что я сломаюсь пополам, если снова подпущу тебя к себе. Тогда я не говорила тебе, но сейчас могу признаться: я была недостаточно сильной, чтобы принять твое раскаяние, Гидеон. За это я прошу у тебя прощения.

– Не нужно, я сам виноват в том, что ты меня прогнала. Я это заслужил. Ты была права, что не слушала мои жалкие оправдания… после того, как я обвинял тебя в том, что ты манипулировала мною и женила меня на себе по наущению твоих дедушек. Я был презренным дураком, потому что позволил своему отцу воздвигнуть между нами стену. Он злорадствовал, что меня использовали как племенного жеребца, чтобы поселить в Рейне потомка рода Лорейн.

– Ты поэтому согласился, когда я настояла, что хочу жить с тобой в Лондоне? – спросила Калли, чувствуя, как сердце у нее снова сжимается. Новые откровения угрожали разрушить хрупкое равновесие. Почему ей по-прежнему так больно? – Чтобы наш ребенок не мог лежать в колыбели Лорейнов и подтверждать правдивость этих басен?

– Нет, мне невыносима была мысль о расставании с тобой, хотя и тебе, и ребенку полезнее было бы жить в Рейне, на свежем воздухе, пока я продолжал образование, чтобы в будущем иметь возможность достойно содержать вас.

– Жаль, что ты не сказал мне этого тогда.

– Теперь ты понимаешь, что я имею в виду под мелкими недоговоренностями и недомолвками, способными снова нас разлучить?

Калли задумалась; ей тогда было одиноко; она не думала ни о чем, кроме того, что потеряла ребенка, и едва могла смотреть на собственное отражение в зеркале. Конечно, муж предпочел хорошенькую и веселую любовницу унылой законной супруге! Чтобы поверить в обратное, ей пришлось бы признать, что Гидеон любил ее больше, чем она его, а она пока не могла взвалить только на свои плечи ответственность за девять лет пустого одиночества.

– Что касается Сесили Уиллоуби… Да не будь я женат на тебе, я не дотронулся бы до нее даже длинным шестом! Калли, если ты по-прежнему не веришь, что я тебе не изменял, по крайней мере, не откажи мне в наличии хоть какого-то вкуса, – холодно продолжил он, глядя на нее типично адвокатским взглядом – осторожным, настороженным и непроницаемым.

– Ты обвиняешь во всем меня, да?

– Нет, я проклинаю себя за то, что согласился тогда погостить у твоей матери. Я хотел немного облегчить твои страдания, разделить их с тобой… но лишь все испортил.

– Да, но я не хотела ничем делиться. Я должна была понимать, что ты страдал так же, как и я, но после смерти ребенка во мне осталось только горе, понимаешь? Я ни с кем не хотела его делить.

Наконец-то она произнесла вслух то, что так долго не давало ей покоя! Она ожидала, что его серые глаза посуровеют и он с отвращением уйдет прочь. Он поразил ее, кивнув, как будто он все понимал. И конечно, он никуда не ушел.

– Каллиопа, тебе было восемнадцать лет. За неделю до того дня ты потеряла дедушку, а потом ребенка, а я только пил, богохульствовал, а потом ускакал в приступе ярости, потому что не мог найти нужных слов, чтобы тебя утешить!

– А может быть, я вовсе и не ненавидела тебя тогда. Мне нужно было понять, что тебе тоже больно, пусть я и проклинала тебя. Я знаю, что ты уехал по моему приказу, Гидеон, и мне очень жаль. Я выбрала путь наименьшего сопротивления, потому что так было легче, чем бороться за наш брак и за все остальное, что мы должны были делить пополам, даже без нашей девочки.

– Сесили Уиллоуби не развела бы нас, если бы я еще раньше не обвинил тебя в интригах твоих дедов, – мрачно возразил он.

Она не могла отрицать этого, потому что он был прав. К тому времени в них укоренилось взаимное недоверие. Сесили лишь стала последней соломинкой.

– Да, наверное, – устало проговорила Калли. Ей вдруг показалось, что они находятся на разных краях света, а не в нескольких шагах друг от друга.

– Ты устала до полусмерти, а я, злодей, хотя и обещал тебе покой, веду с тобой тяжелые разговоры! Сейчас совсем не время говорить об этом, и я желаю тебе спокойной ночи – ведь рядом с тобой мне трудно сохранять хладнокровие. Желаю тебе хорошо выспаться на этой великолепной кровати. Не бойся: я не побеспокою тебя, если только ты сама не позовешь меня… – сдавленным голосом закончил он, снова надев маску невозмутимости.