Обещание сердца

– Господи, далась всем эта чертова карточка. Видимо, ее выгравируют даже на моей могиле. «Здесь покоится Адриан Руссо. Сын, муж, отец, человек, вмазавший товарищу по команде и просравший финал».

Рассмеявшись, Джени взяла меня под руку, и мы вместе зашагали к дому моей семьи. Она была рядом, поддерживала меня, как настоящая пара, а не просто подружка для отвода глаз, и от этого я чувствовал себя безумно хорошо. Лучше, чем после гола, забитого в овертайме, и аплодисментов ликующей толпы.

Я то и дело бросал на нее взгляды по пути.

«Хочу, чтобы так продолжалось всегда».

Перед домом, где жили мама и Софи, я заметил незнакомого мужчину, одетого в шляпу и помятый костюм, поверх которого было накинуто удлиненное пальто. Он посмотрел на лист бумаги в руке, а потом перевел взгляд на цифры на фасаде здания.

– Чем могу помочь? – поинтересовался я.

Мужчина обернулся. Он выглядел ровесником моего отца, но почему-то, несмотря на чисто выбритое, слегка осунувшееся лицо, глаза под нависшими бровями и солидный живот, казался мне сильно постаревшим и изнуренным.

– Bonjour. – Он снял шляпу. – Я ищу месье Руссо.

– Это я.

– Адриан? – уточнил мужчина. – Из статьи? – Он достал из внутреннего кармана пальто вырванный из газеты лист со статьей Джени. – Вообще-то я искал вашего отца, но, возможно, будет лучше поговорить именно с вами. Меня зовут Пол Ленартс. В пятьдесят четвертом году я работал в психиатрической больнице Эдуарда Тулузы.

Я вздрогнул, а Джени рядом со мной судорожно вздохнула.

– Вы знали моего отца?

– Не очень хорошо. Я бы предпочел, чтобы мы поехали ко мне в отель. Там я все объясню. – Он посмотрел на Джени. – Приходите оба. Это ведь вы, мисс, написали статью?

– Я, – согласно кивнула Джени.

Месье Ленартс улыбнулся.

– И я очень этому рад. Так уж вышло, что у меня остались кое-какие вещи, которые мне не принадлежат. И я счастлив, что теперь смогу вернуть их законному владельцу.

Мы с Джени обменялись взглядами, и от вспыхнувшей в ее светло-голубых глазах надежды мне тоже отчаянно захотелось поверить в лучшее.

Поймав такси, мы отправились в небольшой отель, расположенный в седьмом округе. По дороге Пол Ленартс рассказал нам, что он бельгиец по происхождению, но в 1954 году работал послом французского правительства и помогал выводить войска из страны, после того как Вьетминь[61] взял под контроль весь Северный Вьетнам и война для Франции по сути была проиграна.

– Несмотря на царивший хаос, я работал в Управлении по делам ветеранов, – продолжал Пол, – и видел, скольких людей сломила эта война. Я решил не возвращаться на службу в посольство и остался в Марселе ухаживать за ранеными.

– Прежде чем возвратиться домой, отец год провел в Марселе, – произнес я, снова переглянувшись с Джени. – Но я забыл название госпиталя. Или был слишком мал, чтобы знать.

Пол кивнул.

– В больнице Эдуарда Тулузы я работал администратором, а не врачом, и поэтому мало общался с пациентами. – Он тепло улыбнулся. – Но ваш отец был известной личностью. О Викторе ходили легенды.

Вскоре такси затормозило возле отеля. Вслед за Полом мы поднялись по лестнице в небольшой, но элегантно обставленный номер.

– Поездка на поезде из Брюсселя заняла всего час и двадцать минут, – сообщил он. – Но у меня такое чувство, словно я опоздал на шестнадцать лет.

Месье Ленартс подошел к кровати и достал плоский квадратный сверток, завернутый в покрывало и заклеенный липкой лентой. Он положил сверток на пол, потянулся за лежащим на маленьком письменном столе ножом для вскрытия писем и разрезал ленту, продолжая говорить:

– Моя дочь учится здесь, в Сорбонне. В среду вечером она позвонила мне и рассказала о статье – об отце одного футболиста, который сражался на войне. Она знала о моей работе в Марселе и поэтому решила, что мне будет это интересно. – Он принялся разворачивать покрывало, защищающее то, что скрывалось внутри. – Дочь сказала, что ваш отец был художником, и я сразу вспомнил об этом.

Когда Пол осторожно извлек из-под нескольких слоев покрывала три написанные маслом картины и прислонил их к кровати, у меня чуть не остановилось сердце. Джени крепко сжала мою руку.

Я смотрел на картины не отрываясь.

Лаос. Кхмер. Вьетнам.

Они совершенно не походили на те, что отец рисовал раньше, но я не сомневался, что их написал именно он. Его работы были так же индивидуальны, как отпечатки пальцев, и я узнал бы их где угодно.

На этих картинах я видел солдат, поле с высокой сухой травой, изображенной длинными мазками кисти, чернеющие на горизонте вертолеты. Казалось, что если прикоснуться к холсту, то безжалостно палящее солнце может обжечь пальцы. Лица мужчин, скрывающиеся в тени шлемов, осунулись от пережитых ужасов. Эти картины, как и все прочие работы отца, были до сурового просты и восхитительно правдивы.