Эдриенн стало плохо, противно и страшно.
- Таннер, ради бога, ты должна остановиться! Посмотри на себя! Во что ты себя превратила!
Таннер пригладила волосы и попыталась расправить помятую рубашку.
- А что? Я одета вполне прилично для вечеринки.
- Вставай. Ты идешь со мной.
Таннер непонимающе уставилась на нее.
- Но я не могу. Я обещала отвезти всех на ночную рыбалку чуть позже.
- Нет, сегодня ты никого никуда не повезешь, - решительно ответила Эдриенн. - Давай, говори своим друзьям "до свидания".
Таннер крикнула "До свидания" куда-то в сторону юной блондинки. Салли должно быть, расслышала ее, но не ответила. Эдриенн взяла Таннер за руку и повела за собой. Та не протестовала, но поспевала за быстрым шагом Эдриенн с большим трудом.
- А мы не можем идти, вместо того чтобы лететь? - в какой-то момент выдохнула она, слегка спотыкаясь.
Эдриенн раздраженно посмотрела на нее и обхватила рукой за талию.
- Давай, - сказала она и поволокла Таннер дальше. - Уже почти пришли.
Она умудрилась втащить Таннер по ступенькам задней лестницы и довести через террасу к дивану. Там она жестко толкнула ее вниз, отвернулась и произнесла:
- Можешь спать здесь. Я принесу тебе пару одеял.
- Да я слишком на взводе, чтобы заснуть, - заартачилась Таннер.
- Чушь! - отрезала Эдриенн. - Ты выглядишь так, словно не спала несколько дней!
- Я думаю, что так оно и есть. В этом все и дело.
- Господи! Да ты еще большая идиотка, чем я думала! - ругнулась Эдриенн, вошла в дом и захлопнула за собой дверь. Ей нужно было оказаться подальше от Таннер. Если бы она осталась, то наговорила бы больше, чем собиралась, что не имело никакого смысла, учитывая состояние, в котором Таннер пребывала. Она понимала, что привести Таннер к себе домой было чистым безумием, но ужасно боялась оставить ее одну. Та была абсолютно не в состоянии за собой присмотреть, по крайней мере, в эту ночь.
Эдриенн вытащила подушки и легкое одеяло с верхней полки шкафа, пытаясь не думать о том, каким было лицо Таннер, когда она ее ударила. Шок и боль.
Таннер лежала на диване, откинувшись спиной на подушки, и ждала Эдриенн. Разум ее был в смятении, а вот тело медленно сдавалось усталости. Впервые за несколько дней она осознала, насколько же все-таки вымоталась. Она смотрела, как луна начинает исчезать за деревьями. Все ее тело саднило, а голова готова была взорваться, и Таннер отстраненно задумалась, как же она довела себя до такого состояния. У нее остались только обрывочные воспоминания о последних нескольких днях.
Вообще-то все начиналось, как веселая забава. Таннер давно уже было скучно и как-то беспокойно. Время, казалось, растянулось в бесконечные часы бестолковых занятий. Она ходила под парусом, наносила символические визиты в офис фирмы по деловым вопросам, сидела на балконе с матерью и бродила по барам на материке в поисках компании. И чаще всего возвращалась домой одна. Незнакомок в своей постели она не хотела.
Мать не вмешивалась в ее молчание - она не стала бы этого делать. А Таннер не хотела говорить. Что такого она могла рассказать? Что можно было рассказать о женщине, заполонившей ее мысли наяву, оставившей ей лишь беспокойные сны и невоплощенные фантазии в момент пробуждения? То, что эта женщина столь же неуловима, как ночные обитатели пляжа? Едва только Таннер пыталась приблизиться к ней - и не имело значения, насколько осторожно - Эдриенн тут же укрывалась в раковине своего молчания.
Таннер расстраивалась и злилась. Она пробовала быть тонко чувствующей и ничего не требовать... она пробовала быть терпеливой. Ее влекло к ней, она это признавала. И она стала бы ждать столько, сколько потребовалось, чтобы Эдриенн могла ей довериться. Но Эдриенн так и не отозвалась.
В конце концов, Таннер приняла приглашение друзей провести праздничные дни вместе. И поняла, что не в состоянии погрузиться в беззаботное веселье вместе с ними. Тогда она попыталась обрести привычное свободное расположение духа, вернувшись к своим прежним способам прожигания жизни. Но даже все дальше и дальше ускользая от действительности, она по-прежнему не могла перестать думать об Эдриенн. Беспокойство не только не отпускало ее, но и становилось все более острым.