Обещания и Гранаты (ЛП)

— А это, — усмехаюсь я, протягивая руку, когда она давится выбитым зубом, - за Кэла. Ты не причиняешь вреда людям, которых любишь. И не лезешь из кожи вон, чтобы заставить их страдать.

Подойдя к своей старой книжной полке, я кладу пару безделушек от бабушки в сумку, беру важные документы — свидетельство о рождении, карточку социального страхования и другие необходимые предметы для начала — спрятанные в потайном отделении в шкафу, и направляюсь к двери, игнорируя ее слезы, как она игнорировала мои в течение многих лет, обменивая утешение на критику при каждом удобном случае.

— Раньше ты называл Кэла воплощением Аида, — говорю я через плечо, останавливаясь одной ногой у двери. — Теперь я понимаю. Ты хотела, чтобы он был злодеем в твоей истории, поэтому ты выставила его таковым. Нарисовала его монстром, хотя на самом деле все, чего он когда-либо хотел, — это немного безусловной любви.

Я вытаскиваю свой новый телефон, включаю экран и открываю черновик письма, который у меня есть, ожидая, когда я нажму «Отправить». Потратив все первые несколько дней после концерта на то, чтобы записать свои чувства, я начала записывать и другие вещи.

Все, что я знал о Риччи Инк.

— Раньше я тоже этого хотела от тебя. — Корректирую пару более тонких моментов, добавляю больше компрометирующих улик и нажимаю «Отправить». — Но потом поняла, что монстры не способны отвечать взаимностью на любовь. И чем дольше ты гоняешься за ним за тем, кто никогда не сможет ее вернуть, тем большим монстром ты, в свою очередь, становишься.

Развернувшись на каблуках, я прохожу через дверь, в душе довольная тем, что оставляю ее там, зная, что солнце вот-вот зайдет над всей империей Риччи.

ГЛАВА 37

Кэл

В тот день, когда я возвращаюсь в Аплану, Джонас ждет на крыльце Асфодели, попивая что-то темное из банки. Он поднимает ее в знак приветствия, когда я подхожу, кивая подбородком.

— Король нашего маленького подземного мира возвращается, — говорит он, откидываясь на спинку белого кресла-качалки. — Как дела в Бостоне?

— Если скажу, что я никогда не вернусь туда снова, это будет чертовски скоро.

Марселин открывает мне дверь, вернувшись на остров вскоре после того, как мы приземлились на материке, отметив, что ей неудобно быть соучастницей еще одного из моих преступлений. Я прохожу мимо нее, стараясь не задерживаться на одном месте слишком долго, не желая позволять пустоте дома овладевать мной.

Направляясь на кухню, я останавливаюсь в дверях, замечая расческу Елены на островке. Ее розовый лак для ногтей на раковине. Экземпляр «Макбета» Шекспира, который я попросил ее прочитать мне вслух однажды днем, пока просовывал голову между ее ног.

Ее смех, ее отношение, то, как она легко могла сравниться с моим интеллектом, разговаривая со мной без необходимости замедлять или догонять ее.

Ее любовь.

— Боже, — бормочу я, резко поворачиваюсь и иду по коридору в свой кабинет, открывая дверь с такой силой, что дверная ручка врезается в гипсокартон.

— Я не мог не заметить отсутствие определенной девушки, — говорит Джонас, оглядываясь через плечо, как будто ожидая, что Елена материализуется из воздуха. — Правильно ли я понимаю, что ты пришел в себя по поводу этого брака?

Налив два стакана скотча, я подношу их к своему столу и устраиваюсь за ним, придвигая к нему противоположный. Он садится в кожаное кресло передо мной, берет стакан, оставляя банку в строну.

— Ты будешь… прав — типо того, — говорю я, делая глоток, позволяя обжигающей жидкости, скользящей по моему горлу, на мгновение притупить боль в груди. Проводя рукой по лицу, я медленно выдыхаю, обводя пальцем край стакана. — Я распустил траст.

Джонас моргает один раз. Дважды. Три раза. Он громко глотает свой напиток, наклоняясь вперед, его кожаная куртка поскрипывает от движения.

— Ты что?

— Вайолет не отвечает на мои звонки, и она, на самом деле, была крайне непреклонна в том, что ей не нужны мои деньги или мое присутствие в ее жизни вообще. Какой смысл мне позволять трасту оставаться неиспользованным, если единственный человек, как я хочу, им не воспользуется?

— Это наводит на вопросы…

Я киваю, уже зная, о чем он говорит. По дороге домой на самолете адвокат по недвижимости моего дедушки изучил все возможные пути вывода денег, и хотя я мог бы пожертвовать их на благотворительность или оставить на черный день, в конечном счете я решил выкупить себя у Риччи Инк.

— Подожди, — говорит Джонас, поднимая палец вверх. — Ты выкупил себя из компании семьи твоей жены?

— Я все равно хотел уйти в отставку. Я становлюсь слишком стар для такого образа жизни.

Джонас закатывает глаза.

— Черт возьми, приятель, тебе тридцать два. Ты уверен, что это не один из тех безумных, импульсивных поступков, которые ты совершаешь, когда чувствуешь, что тебя загнали в угол?

Ему не обязательно прямо говорить об этом, но подтекст есть: например, мой брак.

По крайней мере, так он его видел.

Для него он было чем-то, что появилось из ниоткуда, внезапно возникло, потому что меня шантажировали, и мне нужен был выход.