– Ты не тронешь ее! Я сказал – нет! Где вообще тебя черти носили в такой час?! Почему ты опаздываешь?! Сегодня бал в мою честь!
Старик, злобно пыхтя, нехотя подчинился. Ворча под нос проклятья, он вернул палочку туда, где ей было место – на цепочку, рядом с карманными часами, – и, сверкая недобрыми глазами, накинулся с упреками на сына, вымещая свою злобу.
– Где! – прокаркал он. – Вообще-то, я бы успел, сели б не это чертов пес! Я отлучался по делам Гильдии, а это намного важнее, чем танцульки!
– Танцульки в честь моей помолвки! – напомнил Артур, покраснев от обиды.
– Пусть даже и так, – сварливо отозвался старик. – Не забывай, кто тебя кормит! Не забывай, кому ты всем обязан! И не думай, что делом всей моей жизни является забота о том, как бы поудобнее пристроить твою паршивую задницу и получить в итоге кучу сопливых внуков!
– Повежливее с будущим маркизом Эйбрамсоном, – окрысился Артур, в свою очередь выхватив палочку и наставив ее на отца. Старик попятился, задрав подбородок, словно сын приставил нож к его горлу. По всему было видно, что он боится собственного отпрыска, и тот позволяет кричать на себя лишь до поры, до времени, из чудом сохранившегося уважения к сединам папеньки. – Ты ведешь себя как извозчик на угольном складе! И, кажется, забываешь, что с моим совершеннолетием главой семьи являюсь я, а не ты. Так что вопрос о том, кто кому должен и кто кого кормит остается открытым!
Ветта слушала их грызню с раскрытым ртом и диву давалась.
«Ну и семейка! – думала она. – Никакого воспитания, никакого почтения… Дерутся, как голодные нищие за краюшку хлеба! Что за странные у них отношения! Если бы я не знала, что они отец и сын, я бы подумала, что и родства меж ними нет, да и вообще вопрос, кто из них старше, если Артур так нахально смеет отчитывать отца… Может, и к лучшему, что я не выйду за него замуж?»
– Ах, извините, ваша светлость! – выкрикнул папаша Эйбрамсон, кривляясь. – А что вы делаете здесь, где ваша невеста? Смотрите, как бы она не разозлилась и не оставила вас с носом!
– А она танцует с приезжим графом, – тотчас же наябедничала Ветта, которая успела заглянуть в зал, пока отец и сын ссорились. – Он такой красавчик! И, кажется, флиртует с ней. В зале переполох, потому что он сделал ей какой-то дорогой подарок.
Услыхав это, Артур переменился в лице.
– Элиза, – выдохнул он с таким выражением, словно ему сердце вынули из груди.
– Хе-хе, – сказал зловредный папаша Эйбрамсон. – Вот тебе твоя красотка!
Однако, ему тоже не очень-то нравилось, что у его сына какой-то приезжий хлыщ пытается увести невесту. Он ринулся к дверям и распахнул их, намереваясь пойти и отыскать волочащегося за Элизой красавца. Но и шагу не успел ступить; в лицо ему, словно разноцветное конфетти, бросилась яркая стая бабочек. Кое-как отбившись от них, отплевываясь от крыльев, бивших его по щекам, по губам, пожилой джентльмен ввалился в зал и замер. Все его подвижное маленькое желчное личико буквально скривилось, будто вместо бабочек ему кинули горсть горячей золы в глаза. Монокль его заблестел, словно в нем отражалось пламя, он снова выхватил палочку.
– Нечистое племя! – с ненавистью и страхом выкрикнул он, лихорадочно оглядывая плавно кружащиеся в танце пары. – Демоны!
– Где?! – изумился Артур, в парике осматривая гостей. – Здесь?!
– Я вижу тьму, которая идет за ними, – простонал его отец. – Они были здесь. Их нечистым колдовством тут все полно… Неужто их много? Неужто забежали вперед и поджидают меня здесь?!
Артур с отцом переглянулись. В глазах их отражался страх, и, вероятно, занятые вопросом спасения собственных жизней, они не обратили внимания на то, что невесты среди вальсирующих гостей не было.
***
Эрвину, Тринадцатому, были чужды человеческие чувства. Симпатия, привязанность так точно. Но влечение к девушке – иррациональное, необъяснимое, – заставляло его совершать такие поступки, понять которых он сам не мог.
Обнимая ее тонкую талию, кружа девушку в танце, он удивлялся тому, что спас ее от гусениц и одновременно лишил себя ее крови и силы.
«Это ведь было так легко – получить ее, – думал он, разглядывая склоненное личико смущенной девушки и чувствуя необъяснимое волнение в своей душе. – Подчинить своей воле, сделать своей рабыней. Измучить, истерзать кошмарами. Превратить в покорную слугу, беспрекословно исполняющую мою волю… так отчего нет? Что мешает мне сейчас вспороть когтями ее хрупкую плоть и обрести силу?..»
Ответ был очевиден – ничего не мешает. Никто не защити бедняжку. Не сможет. Не успеет. И все же… Эрвин чувствовал тепло ее тела сквозь ткань платья, слышал учащенный от волнения стук ее сердца. Он склонялся к ней, вдыхая аромат ее кожи, такой сладкий и манящий, и… нет, не мог. Не мог выпустить из души зверя, который растерзал бы девушку.
Темная сущность его была словно чудовищный пес, посаженный на цепь. Она рвалась, она жаждала крови, но что-то останавливало ее в самый последний миг.
«Неужто Помеченная?» – гадал Эрвин, разозленный непонятным волшебством, которое не позволяло ему причинить девушке ни малейшего вреда.