Обещанная демону (СИ)

На носороге, сжимая его бронированную шкуру оголенными коленями, сидела хохочущая женщина с растрепавшимися волосами. Та, которую Артур называл матерью на людях, та, чье имя Эрвин выдохнул сейчас с ненавистью.

– Марьяна! Дочерь и мать греха!

– А ты думал, – издеваясь, ответила Марьяна, натягивая узду, которой она сдерживала своего ездового монстра, – что Король Ротозеев сам решился на то, что он совершил? Нет, милый мой Эрвин; грех заразен. Я долго совращала его сердце. Долго, по капле, вливала в него яд, желание убить, уничтожить чистоту. Посмотри, как велика моя мощь! Ты ничто в сравнении с ней. Тебе не победить меня, не увернуться, не справиться! Даже твой неуемный дружок не выстоял. А тебе и подавно не удастся. Отступи, маленький мой Эрвин, или примкни к нам.

Глава 25. Сила и слабость

Эрвин злобно скалился. В его чертах все еще проступало нечто нечеловеческое, темное, хищное, и казалось, что рокот голоса леопарда вырывается из его груди.

– Я всегда был более удачливым воином, чем Первый! – рыкнул он рокочущим голосом, явно с усмешкой. – Для начала попробуй совладать со мной… женщина, сидящая на горе собственных грехов! Ты интриганка, а не боец! Все и всегда за тебя делали собственными руками доверчивые дураки, а ты всего лишь пожинала лавры! Так что не приписывай себе чужих побед… Марьяна!

– Ты помнишь мое имя, – злобно шипела старуха, стискивая в узловатых пальцах уздечку, – все еще помнишь!

– Имя греха запомнить просто, – огрызнулся Эрвин.

– А свое вспомнить  нелегко, – хохотнула Марьяна. – Растопчи его, мой сладкий грех, – шепнула она на ухо носорогу, любовно оглаживая толстую, словно бронированную шкуру носорога. – Преврати его в лужу крови… ради меня!0

Носорог злобно фыркнул, глянул на Эрвина, застывшего перед ним.

– И попробуй только улететь, маленький мой Эрвин, – чуть слышно усмехнулась Марьяна, все так же страстно, как любимого питомца, оглаживая своего носорога. – Я не дам тебе такой возможности! Я тотчас растопчу твоего друга, твоего наставника, Первого, твоего Инквизитора-Пилигрима, которого ты боготворил настолько, что…

– Пилигрима? – быстро переспросил Эрвин. – Ты и его имя помнишь, Марьяна? Какая хорошая память для такой древней старухи, как ты!

Носорог взревел яростно, словно оскорбление было нанесено именно ему, и рванул вперед, понукаемый Марьяной. Женщина колотила его пятками, коленями, хлестала уздой по шее. От злости она не могла выговорить ни слова, и яростные выкрики ее потонули в издевательском хохоте Эрвина.

Эрвин отступал; словно играя, дразнясь, он уклонялся от носорога, который неповоротливо разворачивался в зале и раскидывал рогом обломки мебели.

– Возьми его! – орала Марьяна, понукая своего монстра. – Убей его! Растопчи, растерзай!

Носорог, взревев, вдруг взметнулся, поднялся на дыбы, как самый тяжелый и огромный конь, и рухнул, дробя передними ногами пол в крошево, пуская черные уродливые трещины по блестящей глади.

Эрвин под его удар не попал. Увернувшись, он смеялся, совершенно откровенно, всем своим видом показывая, что охота на него – это всего лишь развлечение. Ночные Охотники лишь усиливали это ощущение; лая, они скакали вокруг  носорога, хватали его разгорячёнными пастями, сбивали его с толку, и создавалось полное ощущение, что это Эрвин охотится на носорога, не наоборот.

– Ну! Поймаешь меня?

Носорог, озверев от дергающих его собак, от криков старухи, сидящей на его спине, снова, взревев, встал на дыбы, и опять от удара его массивного тела треснул, провалившись, пол.

– Мимо! Попробуешь еще, старуха?

Эрвин хохотал во всю глотку; потешался, глядя, как старания Марьяны не увенчиваются успехом, и продолжал дразнить зверя, уводя его дальше и дальше от неподвижно лежащего Первого. Собаки заходились в лае, лаяли до рвоты, хватая носорога все чаще, все нахальнее, и огромный зверь яростно лягая и взбрыкивал, отгоняя юрких противников.

– Ну?! Еще! Еще, старуха!

От обиды и злости Марьяна потеряла голову. То лицо, что она помнила лишь скорбным, несчастным, страдающим, сегодня предстало перед ней смеющимся, издевающимся, и она на миг потерялась между прошлым и настоящим. Эрвин словно никогда не любил ее, никогда не страдал по ее красоте. В его глазах не было ни тени сожаления, ни тени желания разбудить ее ледяное сердце. Только азарт и издевка.

– Еще, еще, старуха!

– Будь ты проклят! – прокричала Марьяна, сходя с ума от ярости.

Она и не заметала, как Эрвин выманил ее из зала, где лежал раненный Первый, в красивую столовую. Вместо потолка там был чудесный стеклянный купол, и сквозь стекло были видны звезды.  Собаки, осмелев, подпрыгивали и дергали ее за подол платья. Носорог крутился, отбиваясь от юрких противников, и Марьяна почти рыдала, чувствуя свою беспомощность.

– Давай, старуха! Нападай!