Обет любви

– Он рассказал вам о женщине, которую на моих глазах убил Равинет? Это была сестра Черного Донала.

Брови отца сошлись на переносице.

– Женщину? Равинет убил женщину? Нет, ничего такого он мне не говорил. А кто она такая?

В душе Эрика вновь воцарился мрак. Внутри его вдруг как будто что-то сломалось, и слезы, которые уже давно ждали своего часа, хлынули из глаз. Он яростно вытер их ладонью и откашлялся.

– Это была моя мать, – прошептал Эрик, чувствуя, что эту битву проиграл. Слезы жгли ему щеки.

Отец откинулся на спинку кресла и замер, пораженный, не сводя глаз с убитого горем сына. В комнате повисло молчание.

– Эрик… – вдруг негромко заговорил Гэрин.

– Почему ты никогда не говорил мне? – Слова эти вырвались у Эрика прежде, чем он смог сообразить, что происходит. Ему показалось, что говорит не он, а какой-то незнакомец. Отец изумленно взглянул на него. Но Эрику уже было все равно. – Почему ты никогда не говорил, что Терент Равинет – мой отец?

Сэр Гэрин вздрогнул.

– Он не твой отец! Твой единственный отец – я! Я, слышишь?

– Да, ты вырастил и воспитал меня! Ты был мне настоящим отцом, и я каждый день благодарю за это Бога, – ответил Эрик, вытирая глаза, – но жизнь мне дал именно он!

Слова эти еще не успели слететь с его губ, как Гэрин вскочил на ноги. Его могучий кулак с такой силой опустился на крышку стола, что массивная деревянная столешница жалобно застонала.

– Это я… я дал тебе жизнь! – яростно зазвучал его голос. – Равинет же дал тебе смерть! Ты едва появился на свет, а он бросил тебя в лесу, обрекая на неминуемую гибель… ты бы умер от голода, стал пищей диких зверей! Это я в тот роковой день спас тебе жизнь, и твоя мать, которая вскормила тебя своим молоком! А Равинет… Какое тебе дело до этого мерзавца?!

– Стало быть, именно поэтому ты никогда не говорил со мной о нем? – тихо спросил Эрик. Умоляющее выражение в его глазах ясно говорило о том, какой ответ он жаждет услышать. – Даже когда ты видел, как я отчаянно мечтаю услышать хоть что-нибудь о моих родителях?

– А что я мог тебе сказать? – рявкнул Гэрин. – Что ублюдок, породивший тебя, негодяй из негодяев во всей Англии? Да, я знал, что своим появлением на свет ты обязан Равинету, но, бросив тебя умирать, он оборвал все связи между ним и тобой! Клянусь, я даже никогда не думал о нем как о твоем отце! И мое молчание, Эрик, поверь, не было ложью. По воле Господа ты стал мне сыном, мне и твоей матери. Это он дал нам тебя, как дал Джеймса и Жофре, Алерика и Лилиор! Равинет не имеет никаких прав на тебя ни по Божьему закону, ни по человеческому! Ты наш, ты принадлежишь только нам, мне и твоей матери! Говорю тебе, сын… нет, клянусь тебе, попадись он мне на глаза хоть один-единственный раз за все эти годы, и я убил бы его, убил бы собственными руками, как паршивого пса! И не за то, что он есть, а за то, что он посмел сделать с тобой, моим сыном! И ни одно живое существо на свете не посмело бы осудить меня!

Неистовый гнев отца немного смягчил мучительную боль, сжимавшую сердце Эрика. И все же было еще кое-что, не дававшее ему покоя.

– Но я… я так похож на него. Я смотрел на него и видел собственное лицо.

Гэрин видел, какое страдание плескалось в потемневших глазах сына, и ярость его вмиг улетучилась. Он снова сел и, подперев голову обеими руками, взглянул Эрику прямо в глаза. Теперь голос его звучал с ласковой твердостью:

– Эрик, Равинет сеял свое семя случайно, как животное, и ты для него не больше чем один из многих несчастных, обреченных им на смерть. Негодяй обесчестил бедную девушку, и этот миг, когда он пролил свое семя, – единственное, что связывало вас. Жаль, конечно, что ты унаследовал его облик, но ведь даже олененок рождается того же цвета, что и его отец. Вот все, что соединяет вас… такая малость… не знаю, стоит ли даже думать об этом! Да, верно, ты и в самом деле очень похож на него, но если Равинетом всегда правило зло, то в твоем характере я с детства видел лишь доброту и благородство. Поэтому, сынок, никто никогда не сможет назвать тебя его сыном. Нет, ты наш с матерью! Да разве ты не слышал, как она говорила, что ты, с твоей смуглой кожей и темными волосами, больше других детей похож на нее? За все эти годы она и сама искренне поверила в свое утверждение, будто и вправду произвела тебя на свет. Если ты вдруг начнешь все отрицать, это разобьет ей сердце! В ее словах кроется нечто куда более драгоценное, сынок, чем все то, что досталось тебе в наследство от Равинета.

– Разве никто никогда не подозревал, что я его сын? – с надеждой спросил Эрик.

Гэрин покачал головой:

– Ни одна душа, клянусь тебе! Может, кому-нибудь это и приходило в голову, ручаться не могу. Но никто никогда даже словом не обмолвился об этом ни при мне, ни при твоей матери. Да разве кто-нибудь когда-то относился к тебе иначе, как к нашему сыну? Вспомни, Эрик! Разве кто-то относился к тебе не так, как к Алерику или Жофре? Или Джеймсу?

– Нет, – признался Эрик.

– И все же что-то грызет твою душу, – сказал Гэрин. – Как же все-таки Равинету удалось лишить тебя покоя?