Обет (ЛП)

– Леди Розмари? – Послышался голос аббата.

– Вот она, святой отец.

Мой старый гвардеец Бартоломью вошел в комнату, подняв факел, освещая меня.

– Дитя мое, – сказал аббат. – Что случилось? Вы больны?

Я не сомневалась, что мой несчастный вид полностью отражает мое

состояние. Он подошел ко мне и опустился на одно колено.

– Леди Розмари, вы должны сказать мне, что случилось.

Услышав тревогу в его голосе, я подняла свернутый пергамент.

Он взял его, разгладил и мельком взглянул на него. Долгое время он

молчал. В словах не было необходимости. Его молчание сказали мне все, что

мне нужно было знать: обет был дан. Ошибки не было.

Наконец я подняла голову. Его глаза излучали сочувствие.

– Почему мне никто не сказал?

– Я думал, что вы знаете, – мягко ответил он. – Я предполагал, что

родители давным-давно сказали вам об этом обете. Только после похорон, когда вы разговаривали с лордом Колдуэллом, я заподозрил, что вы не

знаете.

Лорд Колдуэлл. Томас. При одном упоминании о нем по моему телу

пробежала мучительная дрожь. Этот обет означал, что я больше не смогу

думать о будущем с ним? Неужели я должна была теперь заглушить

растущие чувства к нему? Неужели я лишусь шанса испытать любовь, вступить в брак и иметь собственную семью?

– Не понимаю. – Мое горло болезненно сжалось. – Почему отец и мать

скрывали это от меня?

Аббат присел на корточки и засунул руки в рукава.

– Точно я не знаю, но, возможно, они хотели дать вам счастливое

детство. Возможно, они думали, что вы с пониманием сможете принять эту

новость в более зрелом возрасте, в восемнадцать лет.

В словах аббата был бы смысл, если бы не их молчаливое согласие на

мое развивающееся чувство к Томасу. Это казалось жестокой шуткой, ведь

они знали, что я не смогу продолжать отношения с ним. Зачем было лелеять

зачатки любви, если она должна закончиться только болью в сердце? Вопрос

требовал ответа, но я сдержалась, слишком смущенная, чтобы признаться

аббату в глубине моего чувства к лорду Колдуэллу.

– Когда много лет назад ваши родители пришли ко мне за слезой Девы

Марии, – продолжал аббат. – Я верил, и уверен, что и они верили, что, как и у

Ханны, у них будут еще дети.

– Но я их единственный ребенок и наследник Эшби. – Паника

поднялась в моей груди. – Что станет с моим народом, когда я уйду в

монастырь? Кому будет отдана земля? – На ум приходил только жестокий

лорд Уизертон, который не любил крестьян, и я боялась даже думать, что он

сделает с моим народом, если будет им править.

Аббат покачал головой, его узкое лицо оставалось спокойным, как

всегда.

– Даже когда вы поселитесь в монастыре, вы сохраните свое богатство

и земли. Как женщина, конечно, вы не станете жить с монахами в монастыре.

Вы останетесь в доме для гостей, пока мы не построим для вас аббатство.

Тем не менее, если вы станете монахиней, это не значит, что вы не сможете

управлять своим народом так же мудро и справедливо, как ваши родители.

На самом деле, я думаю, что у вас будет еще больше времени и сил, чтобы

всецело посвятить себя служению своему народу без мирской суеты, отвлекающей внимание. А после того, как аббатство будет построено, вы

сможете стать аббатисой.

Его слова немного успокоили меня.

– Но после моей смерти? Что тогда будет?

Он вздохнул и помедлил с ответом.

– Мы не властны над будущим. Мы можем только максимально

использовать настоящее.

Я знала, что он имеет в виду, и ему не нужно было объяснять мне, что

однажды правлению Монфора придет конец.

– Значит, я не смогу выйти замуж за лорда Колдуэлла? Значит, у нас с

ним нет будущего?

Аббат снова помедлил, но потом кивнул.

– Простите, миледи. Как только вы примете обет и станете монахиней, вашим единственным женихом будет Бог.

Резкий вздох в дверном проеме привлек мое внимание. Там, рядом с

моим высохшим, сутулым слугой Бартоломью, стоял Томас с мертвенно –

бледным лицом и широко раскрытыми глазами.

– Томас.

Я вскочила на ноги. Мне захотелось броситься через комнату, схватить

его за руки и сказать, что все будет хорошо. Но внезапно я поняла, что

ничего хорошего не будет. Мой мир только что перевернулся с ног на голову, и Томасу нет там места.

– Вы не появились в главном зале, – выдавил он. – Я беспокоился. Я

только хотел убедиться, что вы не страдаете от горя.

Если бы только, то горе было моим единственным. Но теперь мои

страдания усилились, и все остальное по сравнению с ними исчезло.

Томас видел отражение своего шока на моем лице. Я не знала, какую

именно часть моего разговора с аббатом он слышал, но услышанного было

достаточно, чтобы понять, что любовь, которая начала расти между нами, теперь должна увянуть и умереть. Я просто молилась, чтобы он понял, что я

не играла с ним, когда поощряла его ухаживания.

– Ее светлость только что узнала об обете своих родителей.

Аббат встал и выпрямился во весь свой внушительный рост. Затем он