Обет мести. Ратник Михаила Святого

Тысячи татар видели лишь стрелы, густо летящие с левого крыла. Количества атакующих узреть они не могли. А у страха глаза, как известно, велики, вот и рванули руки поводья, вспячивая лошадей. Забросив щиты за спины и лишь изредка отстреливаясь, татарские тысячи покатили назад, на ходу сминая еще не завернувших и вверив свою судьбу лишь быстрым конским копытам. Степные скакуны были явно резвее русских, но не всем в тот день было суждено добраться даже до походного лагеря. Окольчуженный строй Михайловой дружины протаранил бегущих с другого крыла, вырывая из седел новые десятки. Уже никто не кричал торжествующее «Аллах акбар!», лишь изредка слышалось жалобное «Урус, пощади!..».

Иван в ратном запале рубил сплеча, судорожно ища взором татар в дорогой броне. Тысяцкий Амылей должен был носить именно такую. Странно, но виденное лишь однажды лицо третьего из братьев четко стояло перед глазами… но пока только в его воспаленной памяти… А посему: замах, удар, брызги крови, падающее тело. Новый замах…

Амылей вывернулся слева как-то неожиданно, как в сказке. Как желанная явь, о которой долго просишь ангела-хранителя… Ощеренный рот, бешеные глаза, окровавленные шпорами бока коня. Он мелькал за несколькими другими беглецами. Еще немного, и вновь скроется в мятущейся толпе. Иван вбросил саблю в ножны, натянул лук, и меткая стрела почти по самое оперение вошла в загривок коня.

Русич все сделал обдуманно: дорогая чешуйчатая бронь скорее всего отразила б деревянную стрелу, а самострел Иван в сечу не взял. Конь ринул на колени на полном скаку, и Амылей вылетел из седла, словно из пращи. Вторая стрела пронзила насквозь его бедро. Но добить времени не оставалось: Иван вел свой отряд. Обезноженный кровник теперь не должен был далеко уйти.

Сеча начала затихать, когда уцелевшие татары достигли лагеря, укрывшись за поставленными в круг повозками. Когда стало окончательно ясно, что от многократного превосходства Юрия не осталось и следа и сам он позорно бежал даже не в Москву, а в сторону Новгорода, бросив узкоглазую жену, обоз, казну и награбленное. Бросив дружины, рассеявшиеся по разоренной земле и в попытках достичь московских или владимирских пределов в полной мере познавшие Божью кару за деяния рук своих. Теперь тверичи били московлян, и новая кровь поила и без того уже досыта насытившуюся землю.

Когда Иван вернулся к тому месту, где выбил из седла Амылея, тот сидел, прислонившись к чьему-то мертвому коню. Бронь нойона, оружие лежали на снегу, двое тверских воев, вытащив стрелу, торопливо перевязывали рану.

— Эй! Что вы делаете, мать вашу! — изумился Иван. — Вам что, помочь боле некому? Вон сколь своих раненых валяется!

— Отвали! — властно бросил один из ратных князя. Обернувшись, присмотрелся и вдруг воскликнул: — Ванька? Ты? Вот чертушка, живой и здесь был! Молодец! А я думаю, кто это охрабрел и горло дерет?

— Юрко?! Ты? — не веря глазам и чувствуя, как радость от встречи с бывшим другом по десятку начинает заполнять сердце, воскликнул Иван. — Брось эту гниду, это я его продырявил, теперь добаять надо.

— Не встревай, Иван, — опять властные нотки зазвучали в голосе Юрко. — Сам князь распорядился, чтоб всем уцелевшим татарам почет и уважение оказывать, а всех раненых немедля подобрать и до лекарей доставить. А этот, вишь, не простой нукер, вон справа какая богатая.

— Это нойон Амылей, — почти по слогам произнес Иван и, заметив, как татарин вздрогнул и вскинул глаза, усмехнулся: — Вишь, отзывается! Значит, и я не ошибся.

— Откуда ты его знаешь?

— Юрко! Это ж Амылей, неужто забыл? Один из тех трех, что брата мово…

У десятника невольно опустились руки, полоса ткани для перевязки пала на снег. Ничего не понимающий второй дружинник недоуменно уставился на старшего:

— Так мотать его аль не мотать?

Юрко не отвечал, закусив губу. Иван понимал, что творится у приятеля в душе, и не торопил его.

— Не могу ослушаться, Ваньша! — наконец выдавил из себя десятник. — Сам князь приказ отдал!.. Михайле перечить не посмею никак!

— Тогда вам придется отволочить его в обоз через мой труп, — тихо, но жестко ответил Иван. — Я его несколько лет искал! Я два обета дал, что досягну эту нечисть!..

Парень отбросил щит и вытащил вторую саблю. В тот миг он действительно готов был на все! Выпустить Амылея, этого убийцу Андрея и скорее всего и Торгула, было выше его сил. Он видел не только испуганное жирное лицо князька, за ним незримо парило иное. Любаня, столь далекая теперь и все равно близкая, будто с мольбой смотрела на бывшего соседа. Вернувшийся живым в степи Амылей не преминет отыграться за свой позор на русских полоняниках, и месть его будет ужасна!

Немая сцена затянулась. Второй дружинник обнажил меч, ожидая приказа старшего, но тот медлил. В это время, увидев троицу в напряженных позах, проезжавший мимо боярин властно крикнул издалека:

— Вы что, сукины дети? Из-за добычи рубиться решили? Вон сколь ее вокруг валяется! А ну не сметь!!!

По голосу Иван тотчас узнал Василия. Резко обернулся:

— Прости за речь дерзкую, боярин! Подъедь на минутку, рассуди нас!