Обет молчания

Монахини по очереди вышли из часовни в тишину по-весеннему теплого апрельского вечера. По совету медсестры сестра Гидеон решила подышать воздухом и направилась к птичнику, расположенному за проволочным ограждением. Сестра Жозе была уже там. Она только что подоила коз и вела их на пастбище пощипать свежей травки. Сестра Гидеон, слегка помахав рукой, прошла мимо молодой женщины, склонившейся над металлическим колышком. Забив его в землю, она проверяла прочность привязи. Из всех монахинь монастыря Пречистой Девы в Снегах сестра Жозе, двадцатипятилетняя женщина, всего лишь годом младше Сары, была ей ближе всех по духу. Француженка родом из Бретани была миниатюрной женщиной с кожей болезненно желтого оттенка и темными, как маслины, сияющими глазами. Она была кипучей натурой, живым воплощением энергии и решительности. Непоколебимая вера глубоко проросла в ней своими корнями, не было такой силы, которая могла столкнуть ее с выбранного пути. Сестра Гидеон шутила, что в холодное время года они с успехом могли бы использовать вместо бойлера ее энергию: ее с лихвой хватило бы на то, чтобы обогреть весь монастырь.

Француженка нежно любила животных — коз и небольшое монастырское стадо овечек с пестрыми мордами. Они были единственными, кто слышал ее французскую речь. Разговаривая с ними, она называла их «mes vieux».

Утки, шумя и расталкивая друг друга, наперегонки бросились к сестре Гидеон, соблазнившись брошенной на землю горстью пшеницы — они были голодны, через пять минут придет сестра Жозе и накормит их. Они суетились вокруг, неуклюже переваливаясь, как пьяные матросы, их непрерывное кряканье, напоминающее бульканье воды, действовало успокаивающе. За одной из уток забавно трусил на перепончатых лапках выводок из пяти утят, маленьких, словно из детского мультфильма. Покрытые плотным пушком, смешные, здоровенькие крепыши.

Сестра Гидеон присела на корточки и взяла одного. Проворный живой желтый комочек попискивал, сидя в гнездышке из сплетенных пальцев. Крошечная головка, блестящие, точно кофейные зернышки, глазки, теплое трепетное тельце между ладоней.

Матушка Эммануэль, с мотыгой в руках проходя мимо, издали заметила фигуру сестры Гидеон. Она улыбнулась про себя: не иначе как соскучилась по своим уткам. И тотчас же нахмурилась. Чередование затяжных периодов болезни и кратковременных периодов ложного выздоровления приобретало странную закономерность. Чего доброго, приступ повторится и сестра Гидеон вновь окажется в комнате для больных, так неоднократно случалось. Поэтому, когда та подняла взгляд, аббатиса велела ей возвращаться в монастырь.

Сара повиновалась. Она достигла капустных грядок, когда ее окликнула сестра Жозе. Она говорила по-французски. Это свидетельствовало о том, что она чем-то сильно расстроена.

«Le pauvre petit! Quel dommage… Soeur, Soeur, d'ep^eche-toi!» [9]

Она наклонилась над утиным гнездом, устроенным в небольшом бочонке. Сара поспешила к ней, сестра Жозе протянула к ней руку. Утенок, которого она держала, был мертв, открытые глаза слегка прикрыты оболочкой век, крошечный клюв раскрыт.

— О боже мой. — Глаза Сары наполнились слезами. — Бедный.

Сестра Жозе озадаченно произнесла:

— Странно. — Она посмотрела на оставшихся четырех утят, они преспокойно клевали корм у ее ног. — Остальные целы и невредимы.

Сара провела указательным пальцем по бездыханному тельцу, по разглаженному крапчатому пуху.

— Еще теплый. Наверное, его нечаянно придавила мать.

Было слышно, как колокол созывал к вечери. Сара почувствовала, что задыхается. Колокол все звонил и звонил. Сестра Жозе обернулась к ней, устремив обеспокоенный взгляд своих черных глаз. Сестра Гидеон схватилась рукой за грудь, беспомощно ловя ртом воздух.

«…Вечером водворяется плач…»

Глава 24

Кейт с неприязнью думала о своем будущем жилище на улице Дюрант задолго до того, как впервые поднялась по лестнице неопрятного дома в сопровождении мисс Дьюзбери. В холле воняло селедкой, на доске объявлений висели забытые, выцветшие листки с рекламой. Повсюду были расклеены небольшие клочки бумаги. «Убедительная просьба — соблюдайте тишину». «Закрывайте парадную дверь». «Соблюдайте чистоту в ванной комнате». Шагу не ступить без навязчивых увещеваний. Словно невидимый страж дышит в затылок и при этом нашептывает в ухо, что можно делать, а что нельзя.

Комната находилась на четвертом этаже в конце коридора, от ее потертого содержимого веяло древностью, словно от памятников старины. Нагромождение мебели было составлено из аукционных приобретений разных времен. Шифоньер и комод были откровенно ветхими, убранство комнаты, как и букетики цветов на обоях, было выдержано в желтоватых вылинявших тонах. На узкой кровати под коричневым покрывалом с оборками лежали две перьевые подушки. Из-под дешевого пергаментного абажура с обожженной до темно-коричневого цвета резной деревянной ножкой торчала единственная лампочка.