Обет молчания

Сестра Гидеон, закончив купание, вымыла за собой ванну и поднялась к себе. Поднос с завтраком, принесенный сестрой Розали, стоял на столе: белоснежная салфетка, цветок календулы в крошечной вазочке, накрытая крышкой тарелка с кукурузными хлопьями, ломтик домашнего свежеиспеченного хлеба, мед и кружка сладкого чаю.

Впервые за много дней она ела с аппетитом. Сидя у открытого окна, она наблюдала за сестрой Доминик, которая граблями разравнивала гравий, попутно то тут, то там выдергивая одуванчики. Малейшее расточительство приводило сестру Доминик в ужас, так что можно было не сомневаться в том, что на ужин подадут салат из промытых листьев одуванчика и перьев зеленого лука. Если могла думать о еде, ее дела явно пошли на поправку.

Какое-то время она сидела на подоконнике с томиком «Письмена на свитке» К. С. Льюиса,[12] она взяла его в монастырской библиотеке. Но она была слишком возбуждена, чтобы сосредоточиться на чтении.

Она дождалась десяти часов, когда сестра Марк вернулась из часовни.

— Позвольте мне спуститься на полчаса в прачечную, — попросила она.

Брови сестры Марк удивленно поползли вверх, она недоверчиво указала на нее пальцем. Сестра Гидеон кивнула. Да, она прекрасно себя чувствует, она вполне обойдется без посторонней помощи, все будет в порядке. Сестра Марк нехотя согласилась и тихонько постучала по циферблату часов: полчаса, не дольше. Разговаривать разрешалось только больному, остальным монахиням ордена молчальников запрещалось без особой надобности нарушать одно из главных правил, даже в комнате для больных.

Вечный, нерушимый обет молчания, наложенный на уста. На сердце. Неустанный каждодневный поиск пути к Господу.

Свое белье монахини стирали в прачечной, которая располагалась в отдельно стоящем помещении рядом со старыми пустующими конюшнями, где в былые времена размещались лошади и экипажи. Обычно они пользовались старенькой стиральной машиной, принятой монастырем в дар много лет назад. Стирка представляла собой трудоемкое и утомительное занятие: мокрую одежду приходилось вручную перекладывать в центрифугу для отжима. Несколько месяцев назад машина неожиданно охнула и, страдальчески вздрогнув, наотрез отказалась работать. Усилия сестры Питер вернуть ее к жизни не увенчались успехом. Матушке Эммануэль не оставалось ничего другого, кроме как позвонить в местную мастерскую.

— Вызов мастера стоит сорок пять фунтов, — сказал мистер Саттон. И, услышав в трубке озадаченное молчание матушки Эммануэль, добавил: — А вообще, если хотите знать мое мнение, матушка, машина столь почтенного возраста не стоит даже вашей молитвы.

Для того чтобы купить новую, в монастыре старались экономить на чем только можно. Для обсуждения этой проблемы пришлось созвать общее собрание. В прошлом году, например, было решено отказаться от молока по пятницам. Часть денег была найдена — доходы от продажи яиц. Несколько самых старых монахинь принялись за изготовление и раскрашивание макетов монашеских келий из полистирола, которые собирались выставить в комнате для посетителей в надежде, что с продажи можно будет выручить немного денег.

А пока им приходилось стирать в корытах. Как говаривала старая сестра Годрик, они делали то, чем занималась всю свою короткую жизнь цветок кармелиток — святая Тереза.

Шагая по посыпанной гравием дорожке внутреннего дворика, сестра Гидеон видела, как от низкого каменного надворного строения поднимается густой пар. Дверь была открыта. В помещении стояло четыре корыта, каждое с ребристой стиральной доской посредине. В корытах лежали замоченные на ночь плотные монастырские простыни, белые платы, панталоны и сорочки. Рано утром, не было и шести, сестра Розали раскочегарила старинный котел. К восьми вода была достаточно горячей, чтобы начать работу. На нее уйдет большая часть дня.

Сестра Гидеон остановилась в дверях. По другую сторону широкого каменного порога выстланный плитами пол был покрыт мыльной пеной. Посреди пара и белья туда-сюда сновали монахини, обутые в высокие башмаки на деревянной подошве, чтобы не промочить ноги, с подоткнутыми под широкий кожаный ремень подолами юбок.

Упакованные в гигантские клеенчатые фартуки, женщины работали по четыре у каждого корыта, шлепая бельем и простынями по стиральным доскам и окуная их в мутно-зеленую от растворенного порошка воду. Видя входящую в прачечную сестру Гидеон, сестра Розали приветственно помахала ей деревянной палкой для переворачивания простыней. Юная сестра Дэвид подняла голову и, просияв лучезарной улыбкой, кивнула ей из-за паровой завесы.

На мгновение сестра Гидеон застыла на месте. Она всегда нервничала при виде воды, тем более что сейчас ее было так много. Она с опаской посмотрела на решетки, сквозь которые выходил пар, опасаясь, что вода достигнет их уровня.