Обетованная земля

Вид этого города, такого близкого и такого недоступного, превращался в пытку: он мучил, манил, насмехался, раздавал обещания — и не сдерживал ни одного. Временами он казался туманным чудовищем, вокруг которого носились клочья облаков и разносились корабельные гудки, — казалось, будто ревели орды стальных ихтиозавров. Потом, глубокой ночью, он превращался в нереальный, белый лунный ландшафт: беззвучный, призрачный Вавилон вдруг ощеривался сотнями башен, а вечерами, охваченный ураганом электрических огней, он становился сверкающим ковром, протянутым от края до края горизонта, — после темных военных ночей в Европе это было необычное, ошеломляющее зрелище. В такие часы беженцы часто поднимались с постели, разбуженные всхлипываниями, хрипом и криками соседей, которых во сне продолжали преследовать гестаповцы, жандармы и эсэсовские убийцы; встав, они сбивались в мелкие группки и, стоя у окон барака, то молчали, то бормотали что-то непонятное, вперившись горящими глазами туда, в трепещущую огненную панораму земли обетованной — Америки, — сроднившиеся в единое братство, в единую общность чувств, которую дарит людям лишь горе — счастье же никогда.

У меня был немецкий паспорт, срок действия которого истекал через четыре месяца. Его владельцем значился некий Людвиг Зоммер. Паспорт был почти настоящим. Я получил его в наследство от друга, который скончался два года тому назад в Бордо, и поскольку рост, цвет глаз и волос у нас совпадали, то бывший профессор математики, а ныне изготовитель поддельных паспортов из Марселя по фамилии Бауэр посоветовал мне не переправлять имя на мое собственное. И хотя среди эмигрантов попадались превосходные литографы, уже снабдившие не одного беспаспортного беженца вполне пригодными удостоверениями, я все же решил последовать совету Бауэра и отказался от своего настоящего имени, тем более что проку от него все равно было немного. Хуже того, оно уже числилось в списках гестапо, и от него стало просто необходимо поскорее избавиться. Таким образом, мой паспорт был почти настоящим — поддельные только я сам и моя фотография.

Весельчак Бауэр объяснил мне все выгоды такого решения: значительно переправленный паспорт, как искусно его ни подделывай, мог сойти только при самой беглой проверке. В любой мало-мальски приличной криминальной лаборатории обман сразу всплывет на поверхность, и тогда мне обеспечены тюрьма, высылка, а может быть, и что-нибудь похуже. Напротив, проверка настоящего паспорта у неправильного владельца займет гораздо больше времени: придется направлять запрос в учреждение, которым паспорт был выдан. А это у них не получится, покуда идет война и все связи с Германией прерваны. Поэтому в таких случаях знатоки советуют изменить личность: подделать штемпель на фотографии гораздо проще, чем переправлять фамилию. В паспорте оставалась только одна неувязка — вероисповедание. Зоммер был иудеем, а я нет. Но Бауэру это показалось несущественным.

— Если немцы вас схватят, постарайтесь выбросить паспорт, — объяснил он. — Придумайте какую-нибудь отговорку. Поскольку вы необрезаны, у вас есть шанс спастись от газовой камеры. С другой стороны, беженцу гораздо лучше выдавать себя за еврея. А при расспросах насчет еврейских обычаев говорите, что отец ваш был атеистом и вас воспитал в том же духе.

Три месяца спустя Бауэра арестовали. Роберт Хирш, действовавший под видом испанского консула, попытался вызволить его из тюрьмы. Но было уже поздно. За день до появления Хирша Бауэра отправили в Германию.