Читаем Обетованная земля полностью

— Ерунда! — решительно не соглашалась Джесси. — Английский ты еще выучишь. А плохо тебе сейчас только потому, что один подонок, тоже эмигрант, тебя подло обманул. Скажи наконец всю правду!

— Ну, Джесси, случаются ведь вещи и похуже.

— Обманул и обокрал! — Джесси пришла в такое возбуждение, что ее рюши затряслись. — У Боссе была ценнейшая коллекция почтовых марок. Лучшие экземпляры он еще в Берлине отдал другу, когда тому разрешили выезд. Он должен был хранить их для Боссе за границей, пока он не прибудет сюда. А теперь тот утверждает, что никаких марок в глаза не видел.

— У него, конечно, их конфисковали на границе? — спросил Хирш. — Обычно так все говорят.

— Этот подлец гораздо хитрей. Скажи он так, он бы признал, что брал эти марки, и тогда у Боссе было бы некоторое, хотя и слабенькое, право на возмещение ущерба.

— Нет, Джесси, не было бы у него такого права, — сказал Хирш. — Расписку вы, конечно, не брали? — обратился он к Боссе.

— Конечно нет! Это было исключено. У меня могли бы ее найти!

— А у того — найти марки, — добавил Хирш.

— Вот-вот. А у него найти марки.

— И вас обоих прикончили бы, верно? Или кого-то одного. Потому вы и не брали расписку.

Боссе смущенно кивнул:

— Потому я ничего и не предпринял.

— Вы и не могли ничего предпринять.

— Роберт! — воскликнула Джесси с досадой. — Уж не собираешься ли ты оправдывать этого подонка?

— Сколько стоили марки? Приблизительно, — допытывался Хирш.

— Это были мои лучшие экземпляры. Коллекционер, пожалуй, дал бы за них от четырех до пяти тысяч долларов.

— Целое состояние! — горячилась Джесси. — А теперь ему даже нечем заплатить за экзамены на врача!

— Вы правы, конечно, — сказал Боссе, как бы извиняясь перед Хиршем. — Все лучше, чем если бы они достались нацистам.

Джесси смотрела на него почти с негодованием.

— Вечно это «все лучше»! Почему ты не проклинаешь этого мерзавца на чем свет стоит?

— Потому, что это не имеет смысла, Джесси. К тому же он брал на себя большой риск, когда соглашался провезти марки.

— Нет, я с ними просто с ума сойду! Ну как же не войти в положение другого?. Как, вы думаете, поступил бы нацист на вашем месте? Да он избил бы этого мошенника до смерти!

— Мы не нацисты.

— Ну и кто же мы тогда? Вечные жертвы?

В своих серебристо-серых рюшах Джесси напоминала сейчас нахохлившегося, рассерженного попугая. Слегка забавляясь, Хирш похлопал ее по плечу:

— Ты, Джесси, последняя маккавейка в этом мире.

— Не смейся! Иногда я просто задыхаюсь!

Она снова доверху наполнила тарелку Боссе сладостями.

— Ешь хотя бы, раз уж отомстить за себя не можешь.

После этих слов Джесси встала, поправляя свои одежды.

— А ты сходи к Коллеру, — посоветовал ей Хирш. — Этот всех поубивает, как только вернется. Он же для тебя истинный неумолимый мститель, Джесси. У него все записано. Боюсь, несколько лет тюрьмы мне в его списке тоже обеспечены.

— Ах, этот идиот? Единственное, что он сделает, — помчится в ближайший театр за первой попавшейся ролью.

Боссе покачал головой:

— Не трогайте его, пусть спокойно играет в свои детские игры. Это последняя из иллюзий, которую нам предстоит утратить: что в награду за все испытания нас примут дома с радостью и извинениями. На самом деле мы им там нисколько не нужны.

— Это сейчас не нужны. Зато когда с нацистами будет покончено… — начал было продавец чулок профессор Шиндлер.

Боссе взглянул на него.

— Я же видел, как все это происходило, — возразил он. — Нацисты не марсиане, что свалились с неба и изнасиловали бедную Германию. В эти сказки верят только те, кто давно уехал. А я слушал восторженные вопли, видел в кино разинутые, воющие глотки десятков тысяч немцев на их партийных съездах. Слышал их кровожадный рык по десяткам радиостанций. Газеты читал. — Он повернулся к теперешнему продавцу чулок профессору Шиндлеру. — И я был свидетелем более чем восторженных заверений в лояльности к режиму со стороны немецкой интеллигенции — адвокатов, инженеров и даже людей науки, господин профессор. И так изо дня в день в течение шести лет.

— А как же те, кто поднял мятеж двадцатого июля? — не сдавался Шиндлер.

— Это меньшинство. Безнадежно малое меньшинство. Люди их собственной касты отдали их палачам на расправу. Разумеется, есть и порядочные немцы, но они всегда были в меньшинстве. Из почти трех тысяч немецких профессоров в четырнадцатом году две тысячи девятьсот выступили за войну и только шестьдесят против. С тех пор ровным счетом ничего не изменилось. Толерантность всегда была в меньшинстве.

Как и человечность. Так что оставьте этому стареющему актеришке его детские мечты. Пробуждение все равно будет ужасным. Никому он не будет нужен. — Боссе обвел присутствующих меланхолическим взглядом. — Никто не захочет, чтобы мы вернулись. Мы для всех будем только живым укором, от которого каждый захочет избавиться.

Все промолчали.

Перейти на страницу:

Похожие книги