Обезглавить. Адольф Гитлер

Когда же мотоциклист оказался на таком расстоянии, что стала совершенно четко видна его фигура, склоненная над рулем, Марутаев жарко прошептал себе: «Пора!» и нажал на спусковую скобу пистолета. Грохнул выстрел, на мгновение заглушив рев мотора, но вопреки ожиданиям Марутаева мотоциклист не свалился на шоссе, не выехал в кювет, а, прибавив газу, промчался мимо него в сторону Льежа.

Марутаев заскрежетал зубами от внезапно охватившей ярости. «Не попал!» — выругал он себя самыми последними словами и вскинул пистолет, чтобы выстрелить в спину стремительно удалявшегося немца, но тут же мысль об осторожности остановила его. Два выстрела на дороге могли привлечь к себе внимание. Он поднялся из засады и бросился в след за мотоциклистом, все же надеясь, что не промахнулся, что немец, должно быть, вот-вот свалится. Бежал, что есть силы и не ошибся. Примерно, в ста метрах от засады на крутом повороте дороги мотоцикл вынесло в кювет. Взревев мотором, он несколько раз перевернулся, выбросив на землю мотоциклиста.

Лицо Марутаева рассекла самодовольная улыбка — все ведь складывалось так, как он задумал. Задыхаясь от спринтерского бега, он подошел к мотоциклисту, лежавшему неподвижно, бездыханно, уткнувшись лицом в землю, и остановился перевести дух. Переполненный ощущением одержанной победы, уверенный в себе, он посмотрел на шоссе, которое по-прежнему было пустынно, и, не обнаружив ничего подозрительного, положил в карман брюк пистолет, нагнулся к немцу, чтобы снять с него перекинутый за спину автомат.

Ему показалось, что немец тихо застонал, но это было так невероятно, что он отнес этот стон скорее к галлюцинации, чем к действительности. Чтобы снять автомат, он повернул немца на спину и тут произошло совершенно непредвиденное. Внезапно немец обеими руками вцепился ему в горло и сдавил так, что дикая боль пронзила все его тело.

От неожиданного нападения Марутаев растерялся и этого оказалось достаточно, чтобы немец сильным рывком и болевым захватом шеи бросил его на землю и навалился всей тяжестью своего тела.

Почувствовав смертельную опасность, Марутаев мгновенно овладел собою. Резкими движениями всего корпуса он пытался вывернуться из-под немца, что было силы и позволяло положение лежачего, колотил его кулаками по лицу и голове, но немец сносил эти удары, понимая, что они не смертельны, а словно железными тисками сжатое горло Марутаева вскоре лишит его силы и он задохнется.

А Марутаев действительно задыхался и от удушья, и от невыносимой боли, и от лютой ненависти к немцу. Отчаянным усилием он сжал в запястьях его руки, стремясь оторвать от горла, но хватка немца была мертвой. «Неужели это все? Неужели конец?» — черной молнией пронеслась в мозгу Марутаева страшная мысль. Ему даже почудилось, что откуда-то пахнуло на него удушливым запахом смерти да невообразимый страх ледяным панцирем сковал тело. «Нет! Я должен жить!» — кричало, сопротивлялось все его существо.

Торопливо нащупав ногами место для упора, он еще раз неожиданным рывком попытался сбросить с себя немца, но тот, по-звериному зарычав, с удвоенной силой налег на него, словно хотел заживо вдавить в землю. Цепенящая волна ужаса захлестнула Марутаева — он понял, что справиться с немцем не хватит сил. Правда, через секунду ему все же удалось несколько ослабить захват рук немца и вдохнуть свежий воздух. Но это было лишь мгновение, за которым со стороны немца последовал такой силы зажим горла, что Марутаев ощутил будто налитые кровью глаза болезненно вылезают из орбит. Голову распирала чудовищная боль, ломило в висках, во рту пересохло до отвратительной шершавости. С тоской подумал он о пистолете, преждевременно и беспечно вложенном в карман, дотянуться до которого не было никакой возможности.