А гул машин нарастал и раздавался в лощине раскатистым, громким ревом, приближаясь к вершине подъема. Дорогу, до этого скрытую покровом ночи, залил яркий свет фар, высвечивая из темноты бензовозы. Наблюдая за нею, Марутаев ощутил, как и ему начало передаваться состояние напряженности и даже растерянности, которое он обнаружил в Гастоне. Это ощущение больно хлестнуло его самолюбие. «Да не уж то я трушу?» — неприязненно подумал он о себе и, чтобы выйти из этого неприятного и опасного состояния и вывести из него Гастона, с подчеркнутой бодростью сказал:
— А-а-а, русские в таких случаях говорят: «Семи смертям не бывать — одной не миновать». Берем последнюю машину, мсье Гастон!
Поговорку Марутаева, его решимость Гастон воспринял, как упрек себе и, отбросив опасение, ответил твердо:
— Берем!
Нагнувшись над мотором машины, они ожидали приближения колонны. Вот из темноты показался первый тяжелый бензовоз, за ним второй, третий… Колонна медленно вытягивалась из лощины на ровную дорогу и, тут же набрав скорость, потерянную на подъеме, уходила в сторону Брюсселя.
— Пятый… Шестой… Седьмой… — медленно, по мере появления бензовозов, считал Марутаев.
Машины шли с интервалом в сорок— пятьдесят метров, на расстоянии, достаточном для того, чтобы внезапно выйти на дорогу, остановить любую из них. Марутаев и Гастон выжидали последнюю, десятую, довольные тем, что все складывалось как нельзя лучше и ничто не предвещало осложнения или неудачи.
— Восьмой… — посчитал Марутаев.
— Пошли, — сказал Гастон.
Оставив свою машину с правой стороны дороги с открытым капотом, они быстро пересекли магистраль, навстречу идущим бензовозам. И тут открылось непредвиденное.
Девятый и десятый бензовозы появились из лощины на взгорке почти одновременно — их разделяли какие-то десять метров, а в кабинах сидело по два человека.
Внезапно осложнившаяся ситуация времени на раздумье не давала, и Гастон решил действовать немедленно. Он энергично преградил путь бензовозу, подняв руки вверх и требуя остановки. Марутаев тем временем поспешил к кабине шофера, надеясь, что бензовоз остановится. Однако шофер и не думал останавливать машину. Он дал предупредительный сигнал Гастону и, не сбавляя, а стремительно набирая скорость, так погнал автомобиль вперед, что Марутаев не успел уцепиться за дверцу и раскрыть кабину, а Гастон в последнюю секунду едва смог отскочить в сторону, чтобы не оказаться под колесами. Сидевший рядом с шофером лейтенант погрозил ему пистолетом.
Все это произошло так стремительно и так неожиданно, что Гастон и Марутаев остались на дороге в полном оцепенении. После пребывания в свете фар машины, темнота ночи казалась особенно плотной. Они чувствовали себя в ней потерянно, виновато.
Первым преодолел оцепенение Марутаев.
— Ушел! — зло прохрипел он, — Ушел, мать его так! — выругался он по-русски, торопливо соображая, что делать дальше.
— Ушел, — потерянно подтвердил Гастон.
Решение у Марутаева возникло мгновенно.
— За мной! Еще не все кончено, мсье Гастон, — самоуверенно, с какой-то лихостью произнес он и опрометью кинулся к своей машине.
Стараясь не отстать, шаг в шаг за ним бежал Гастон, теряясь в предположениях, что мог придумать этот русский с непостижимой легкостью нашедший какой-то выход.
Между тем Марутаев подбежал к машине, поспешно закрыл капот и сел за руль. Выждав, когда рядом оказался запыхавшийся Гастон, включил зажигание, нажал на стартер, но, вопреки ожиданию, двигатель не завелся. Марутаев не поверил этому. Он торопливо включал и выключал зажигание, нажимал на стартер и, как бы всем своим существом сливаясь с машиной, вплоть до ощущения ее нервного подрагивания, ждал, когда, наконец, захлебываясь, взревет двигатель. Но двигатель по-прежнему не заводился, и Марутаева бросило в жар. А время шло. Колонна бензовозов удалялась по магистрали на Брюссель, и в ночной тишине постепенно стихал ее гул, повергая Марутаева в бешенство. Он наливался яростью и на самого себя, и на машину, которая совершенно неожиданно отказала в критическую минуту, и на шофера десятого бензовоза, не подчинившегося требованию остановиться.
— Что случилось? — не выдержал Гастон.
Голос его прозвучал для Марутаева не столько вопросительно, сколько укоризненно и, подстегнутый взрывом ярости, он выскочил из машины, осатанело дернул вверх капот, осветил ручным фонариком двигатель. «В чем причина? Что подвело? Удастся ли быстро найти и устранить поломку?» — отчаянно соображал он. Поглощенный тревожными мыслями, Марутаев ошалело водил глазами по словно омертвелому двигателю и то, на чем в иной раз в одно мгновение задержался бы наметанный взгляд, оставалось незамеченным и еще больше приводило его в ярость.
«Вот идиот! — воскликнул он, с ожесточением ударив кулаком по радиатору. — Как же я так мог?»