Обезьяна и сущность

– Не обращайте на нас внимания, – любезно говорит архинаместник. – В конце концов, Велиалов день бывает лишь раз в году.

Подойдя поближе, он прикасается к золотым рогам на тиаре и возлагает руки на голову доктора Пула.

– Твое обращение было внезапным и чудесным, – произносит он с неожиданной профессиональной елейностью. – Да, чудесным. – И, резко сменив тон, добавляет: – Кстати, ваши новозеландские друзья доставили нам кое-какие хлопоты. Сегодня днем их заметили на Беверли-Хиллз. Думаю, они вас искали.

– Да, наверно.

– Но они вас не найдут, – мило продолжает архинаместник. – С ними справился отряд служек под предводительством одного из наших инквизиторов.

– Что случилось? – тревожно осведомляется доктор Пул.

– Наши устроили засаду и осыпали их стрелами. Одного убили, остальные скрылись, прихватив с собой раненых. Не думаю, чтобы они побеспокоили нас снова. Но на всякий случай… – Он кивает головой двоим из сопровождающих. – Значит, так, вы отвечаете, чтобы его никто не освободил и сам он не сбежал, понятно?

Два послушника склоняют головы.

– А теперь, – повернувшись к доктору Пулу, заключает архинаместник, – можете зачинать уродцев сколько душе угодно.

Он подмигивает, треплет доктора Пула по щеке, затем берет под руку патриарха и в сопровождении свиты удаляется.

Доктор Пул смотрит им вслед, потом бросает смущенный взгляд на своих охранников.

Его шею обвивают шоколадные руки.

– Какой большой…

– Ну что вы в самом деле! Не на публике же! Не под носом же у этих!

– Какая разница?

И прежде чем он успевает ответить, представители «жизни, как она есть» в два счета снова подступают к нему, хитроумно обвивают его руками и, словно наполовину упирающегося, наполовину счастливого и на все согласного Лаокоона[107], уводят во мрак. Послушники с отвращением одновременно сплевывают.

Рассказчик

L'ombre etait nuptiale, auguste et solennelle…[108]

Его перебивает взрыв бешено-похотливых воплей.

Рассказчик

Когда гляжу я в пруд в своем саду[109]

(Или в чужом – в любом саду довольно

И нор угрей, и лун в воде), мне мнится,

Я вижу Нечто с граблями – оно

Там, в тине, в имманентности, в мерцанье

Небесных лун-угрей в меня все метит – ombre eta

В меня – святого, дивного! И все же,

Коль совесть нечиста – что за докука!

Не лучше, впрочем, и когда чиста.

Что ж удивляться, если пруд ужасный

На грабли тянет нас? И Нечто бьет,

И я, неловкий человек, в грязи

Иль в жидком лунном свете, благодарно

Других отыскиваю, чтоб слепую

Иль ослепительную жизнь влачить.

Наплыв: средним планом доктор Пул, спящий на песке, нанесенном ветром к подножию высокой бетонной стены. В двадцати футах от него спит один из охранников. Другой поглощен чтением старинного экземпляра «Вечного янтаря». Солнце уже высоко. Крупный план: маленькая зеленая ящерка забирается на откинутую руку доктора Пула. Он лежит неподвижно, как мертвый.

Рассказчик

Это блаженствующее существо явно не доктор биологии Алфред Пул. Ведь сон – это одно из непременных условий переселения душ, первейшее орудие божественной имманентности. Когда мы спим, мы перестаем жить и вместо нас живет (да еще как счастливо!) безымянный Некто, который пользуется возможностью, чтобы восстановить ясность ума, а также исцелить заброшенное и измученное самим собою тело.

От завтрака до отхода ко сну вы можете любым доступным вам способом насиловать природу и отрицать факт существования вашей безликой сущности. Но даже самая рассерженная обезьяна устает в конце концов корчить рожи – ей нужен сон. И пока она спит, живущее в ней сострадание хочешь не хочешь защищает ее от самоубийства, которое она с таким неистовым рвением пыталась совершить в часы бодрствования. Но солнце встает опять, наша обезьяна опять просыпается и возвращается к своей личности и свободе волеизъявления – к еще одному дню ужимок и гримас или, если она того захочет, к началу самопознания, к первым шагам к освобождению.

Переливы возбужденного женского смеха прерывают Рассказчика. Спящий вздрагивает, а после второго, более громкого взрыва смеха просыпается, садится и в замешательстве оглядывается вокруг, не соображая, где он. Опять звучит смех. Проснувшийся оборачивается.

Дальний план с точки, где он сидит: две его темнокожие ночные подруги вылетают из-за дюны и мгновенно исчезают в развалинах музея. Храня сосредоточенное молчание, их по пятам преследует вождь. Все трое скрываются из виду.

Спящий послушник просыпается и поворачивается к своему напарнику.

– Что там такое? – спрашивает он.

– Обычное дело, – отзывается тот, не отрываясь от «Вечного янтаря».

В этот миг в пустынных залах музея раздаются пронзительные вопли. Послушники смотрят друг на друга, потом сплевывают в унисон.

В кадре опять доктор Пул.

– Боже мой! Боже мой! – громко стонет он и закрывает лицо руками.

Рассказчик