Обезьяна приходит за своим черепом

А статья моя действительно вызвала переполох. Когда я приехал из апелляционного суда, у всех сотрудников на столе лежал сегодняшний номер и они читали именно мою передовую. А когда я вошел в машинописное бюро, то увидел, как по-разному смотрят на меня и мои славные барышни и мои исполнительные старушки, - кто с улыбкой, кто с любопытством, а кто даже с некоторой оторопью. Затем вдруг ко мне влетел редактор соседнего отдела и крикнул:

- Ух, старина, до чего же ты их здорово откатал! Но ты обеспечил себе тыл? Письмо этого редактора у тебя действительно имеется?.. Ну, тогда валяй их на все корки! Тогда все правильнее правильного! Не сдавайся, старик!

Потом были звонки от читателей. Звонили целый день. Кое-кто недоумевал: да неужели же я ничего не приукрасил? Кто-то спрашивал: "И фамилии подлинные?" Кое-кто сообщал, что и он знает такой же случай. Вот, например, в соседнем с ним доме, в квартире 20... И, рассказав все про своего соседа, спрашивал, нельзя ли и про него написать такую же статью, а материал он даст самый достоверный, если нужно, даже двух свидетельниц приведет. Был и такой звонок: кто-то, судя по голосу, очень злой и желчный, попросил позвать к телефону автора статьи, а когда я подошел, спросил:

- Это именно вы, господин Мезонье, а не секретарь отдела?

Я сказал, что нет, это точно я.

- И вы действительно написали эту гадость? - спросил мой собеседник с таким неподдель-ным возмущением, что я даже улыбнулся.

- А что вас интересует? - спросил я.

- Как вас земля еще носит, вот что меня интересует! - заорал он так, что даже задребезжала мембрана. - Это вы к чему же призываете? К убийству, что ли? "Враг гуляет между нами" - что это за лозунг такой? Гарднера выпустили по болезни. А если человек, кто б он ни был, болен, значит, он мне не враг, а враг мне тот, кто подбивает меня линчевать больного. Вы что же, уважаемый, опять виселиц захотели? Мало вам было их при нацистах?

- Позвольте, позвольте, - спросил я, несколько растерявшись, - а кто вы такой будете?

- А какое тебе дело, кто я такой? - закричал он в телефонную трубку. Христианин я - вот кто я такой, уважаемый господин Мезонье!

- И, я надеюсь, вы точно также, - спросил я, - согласно христианскому закону, звонили во время оккупации и нацистам? Ну, хотя бы редактору той газеты, за которого вы так возмущаетесь, вы звонили по поводу его передовых?

- Да, звонил! - заревела телефонная трубка. - А какое тебе дело, мерзавец, звонил ли я или нет? Тебя это совсем и не касается. Вот я тебе звоню и говорю, что ты негодяй, поджигатель! - и он со звоном обрушил трубку на рычаг.

Затем позвонил еще кто-то и тихо сказал:

- Извините, господин Мезонье, я часто вижу, как вы гуляете по улицам. Сегодня мне очень хотелось подойти и пожать вам руку - и от себя, и от товарищей, - но у вас всегда такой отсутствующий вид...

Я спросил:

- Речь идет о нынешней статье?

Он ответил:

- Ну конечно.

Я спросил:

- И как, по-вашему, я правильно ставлю вопрос?

- Ну, - ответил он, и я почувствовал, что он улыбается, - это мало сказать, что правильно.

А потом позвонили из экспедиции нашей газеты и сказали, что по распоряжению полиции номер газеты конфискуется по всему городу, но только у газетчиков уже ничего не осталось, номера продаются по двойной цене на улице. Вечером я встретился с Крыжевичем.

А утром следующего дня меня вызвал к себе шеф.

Когда я вошел в кабинет, шеф разговаривал с двумя посетителями. Я могу их хорошо описать, потому что оба они запомнились мне сразу и на всю жизнь. Один из них был высоким, худым человеком, с желтым, пыльным лицом, длинными прямыми складками около рта и носа и удиви-тельной смесью совершенно черных и совершенно белых, седых волос. Он сидел около стола боком, и я сразу понял, кто это такой. Другой посетитель, тоже высокий и молодой, с богатырски-ми круглыми плечами и круглым же затылком, сидел ко мне спиной и даже не повернулся, когда я вошел, зато сразу же вскочил и засиял шеф. По его чрезмерной оживленности, по обворожитель-ной и любящей улыбке, предназначенной только мне, я понял, что речь шла о моей статье. Эти двое затравили его, как зайца, и вот он прячется за улыбку, как за кусты.

- Ну вот, - сказал шеф и потер ручки, как будто бы все это его очень радовало, - вот и сам автор этой столь нашумевшей статьи. А это, обратился он ко мне, - тот журналист, письмо которого вы цитировали. Он желает с нами объясниться и представляет ряд соображений и новых данных. Надо послушать его, Ганс.

- Как и нам выслушать вас, - сказал молодой и повернул ко мне холеное, широкое, полное, уже чуть обрюзгшее лицо. - Здравствуйте, господин Мезонье. Я адвокат, представляющий интересы господина Гарднера, который, к сожалению, только вчера поручил мне поговорить с вами. Если разрешите, я хотел сейчас бы и приступить.

- Я вас слушаю, господа, - ответил я. - Что вам угодно?

Шеф поднялся из-за стола, собрал какие-то бумаги, засунул их в папку и, держа ее как щит, быстро и суетливо сказал: