Массивная, приземистая, сутулая от той огромной силы, которую она выражала, фигура эта представляла таинственное существо, одинаково близкое и к человеку и к зверю, с высоким человечьим лбом и тяжелой, срезанной у подбородка обезьяньей челюстью. В руках этого существа была зажата дубина, не та бутафорская, похожая на восклицательный знак палка, которая рисуется в старых изданиях "Айвенго" или "Робинзона Крузо", а настоящая, выломанная в лесу, кривая и грубая коряга с торчащими в разные стороны корнями и содранной корой. Оно скалило зубы, и на лице его, грубом и угловатом, как у всякой обезьяны, было множество складок и морщин. Нечеловечески подвижное лицо было у этого свирепого чудовища. Но разрез глаз был прямой, широкий, и поэтому глаза казались скорбными, человеческими, а высокий, выпуклый лоб и совсем не подходил к горильей гримасе нижней части лица.
Это была статуя таинственного пильтдаунского человека, в существовании которого отец, как и большинство ученых, сомневался и которого поэтому не ввел в свою коллекцию антропоидов.
Дядя долго и внимательно смотрел на чудовище, и я никак не мог понять выражения его лица.
- Да, - сказал он наконец, - ведь вот же существует эта помесь обезьяны с человеком, и никто ничего не говорит, а когда я хотел... - Он не договорил и снова взял меня за руку. - Ну, ладно уж, идем. Что ж поделать, оно, пожалуй, и лучше, что вышло так. Ученым сейчас быть... Ой, нехорошо быть сейчас ученым! Таким ученым, как твой отец, особенно.
Подарок моего дяди был разложен на двух креслах.
Сознаюсь, что, увидев его, я просто обомлел от восторга.
Во-первых, это были блестящие рыцарские доспехи, во-вторых, шлем с массивными бычьими рогами и, в-третьих, пистолет "монтекристо" в роскошном кожаном футляре. Около него лежала коробка с патронами. Разве мог я от кого-нибудь ожидать такой подарок! Верно, отец мне постоянно покупал то книги с раскрашенными картинками, то умных заводных жуков, которые ползали по столу и, дойдя до самого края, послушно поворачивали обратно. Один раз он привез мне даже целую железную дорогу с двумя паровозами, разноцветным составом поездов, семафорами и станцией, но все это было не то, не то и не то! Пока я, окаменев от восхищения, смотрел на это богатство, дядя снял доспехи со стула и стал их надевать на меня. Шлем с рогами был немного велик, но дядя подложил под него свернутый кусок бумаги, и он стал как раз.
- Вот, - сказал он, отходя в сторону, чтоб лучше разглядеть меня.
Я сверкал, как рыба, только что вытащенная из воды.
- Настоящий Арминий в Тевтобургском лесу! Иди покажись маме.
На лестнице меня встретил отец. Он осмотрел меня с ног до головы, сказал: "Хорошо, очень хорошо", - и за руку потащил к матери.
Мать сидела около зеркала и, надев на руку чулок, штопала его пятку. Услышав бряцание моих доспехов, - отец потащил меня за руку, и я звенел, как гремучая змея, - она подняла голову и всплеснула руками.
- Боже мой! - сказала она восхищенно. - Неужели это тебе все привез дядя?!
Отец сорвал с меня шлем и бросил его в угол.
- Тебя это восхищает? - спросил он свирепо.
Я робко посмотрел на суровое его лицо, дрожащую нижнюю челюсть признак самого страшного гнева - и захныкал. Он толкнул меня, тогда я нарочно упал на пол и заревел уже во все горло.
Мать бросила чулок и подошла к отцу.
- Что это, Леон? - сказала она с неудовольствием. - Ведь мы с тобой, кажется, договори-лись обо всем? Ребенок совсем не должен знать твоих настроений. Такой чудный подарок - и вдруг ты...
- А? Чудный?! - закричал отец в полной ярости. - Посмотри, посмотри хорошенько, - ты найдешь на нем свастику! И вот, заявляю тебе, я не позволю...
- Да тише, тише, ради Бога! - сказала мать, страдальчески морщась, и дотронулась пальцем до виска. - Господи, как ты кричишь! Там же есть люди!
- Так пусть они слышат и знают, что я им не позволю уродовать моего сына! Выбросить, немедленно выбросить, - приказал он, - все это барахло! А ты... - он потянул меня за руку, - ты вставай! Ишь Арминий из Тевтобургского леса. Еще мал, чтобы носить эти разбойничьи бляхи с пауками. Вот закроешь мне глаза, и тогда...
- Господи! - сказала мать, гладя меня по голове, - я ревел, уткнувшись ей в колени. - Ну, скажи, что может понимать ребенок? Да и я-то толком ничего не понимаю. Ну, шлем, ну, рыцарс-кие доспехи...
- Рыцарские доспехи! - зло ухмыльнулся он. - Да, доспехи рыцаря с большой дороги.
- Леон... - начала мать.
- Берта! - вдруг взмолился отец голосом мягким и дрожащим от обузданной ярости. - Берта, ты же все-таки жена историка, уж не показывай так явно-то, явно-то свое азбучное невежество! Это одежда древнетевтонских воинов времен Тацита. Теперь в нацистской Германии, где воскресили культ языческого бога Тора, их дурачки пляшут вокруг его рогатого идола. И вот эта идиотская жестянка с коровьими рогами, - он злобно щелкнул по шлему, их священная эмблема. И знаешь, что я тебе скажу. Пусть наша религия как угодно плоха, но я никогда не променяю Христа на Тора. И если ты не хочешь скандала, большого скандала...