Обезьяна приходит за своим черепом

Итак, вы мешаете нам. Мы доказываем своему соотечественнику, что он человек, - дядя жестко чеканил каждую букву, - совершенно особого рода и происхождения, что его раса - высшая, столько же отличная от какого-нибудь польского еврея или славянина, как отлична арабс-кая лошадь от монгольской клячи или горилла от человека, а вы говорите: "Ничего подобного! Ты такой же человек, как и все остальные. Вы произошли от одного предка, одинаково развивались, и ваши прадеды жили в одной пещере, грелись около одного костра, спали с одинаковыми женщинами, и рождались от вас одинаковые дети". Когда наши ученые находят наряду с грубыми осколками кремня и дикого камня, в которых только специалист увидит след человеческой руки, совершенные орудия из слоновой кости, скульптуру и живопись, тогда мы говорим: "Вот что создал твой великий предок в то время, когда низшие расы только что научились собирать и скалывать кремень". А вы говорите, что это вздор, что скульптуру и эти грубые кремниевые желваки делали люди одной расы, только кремниевые желваки раньше, скажем, на пятьдесят тысяч лет, а скульптуру и кость позже. Мы находим скелеты прекрасных и сильных людей с огромной черепной коробкой, с правильными, гармоничными частями лицевого черепа остатки могучей исчезнувшей расы кроманьонцев - и говорим немцу: "Смотри, вот твой предок". Потом показываем асимметрический череп неандертальца, и от обезьяны-то ушедшего не очень далеко, и говорим: "А вот прадед низших неисторических народностей".

А вы говорите: "Этот неандерталец и есть предок кроманьонца, но только эти люди жили в разное время, поэтому один из них похож на полубога, а другой - на шимпанзе". И дальше вы заявляете: "И поэтому я считаю, - именно ведь так кончается ваша последняя книжка, - что все человечество биологически равноценно и имеет право на одинаковое существование". А этого-то мы и не можем допустить.

- Понятно. - Отец сидел очень тихо, внимательно слушая все, что говорит дядя. Очевидно, он желал уразуметь из его слов все то, что должно случиться позже. - Все это я знал и раньше, теперь я вас хочу спросить вот о чем: для чего вы это мне говорите?

Дядя подошел к отцу и положил ему руку на плечо.

- Вот теперь, в заключение нашего разговора, я и хочу спросить вас: неужели вы живете в башне из слоновой кости? Вы глухи и слепы ко всему, что происходит за стенами вашего кабинета, а там идут танки, маршируют наши войска, там жгут, режут и убивают. Высшая раса пришла для того, чтобы ввести раз навсегда новый порядок и навеки разрешить все вопросы раздачи корма, работы и спаривания.

- И эта высшая раса, которая режет, жжет и убивает за стенами моего дома, и прислала вас ко мне? - любезно спросил отец. - Ну, так в качестве ее посла объясните мне, чего же она от меня хочет, и давайте кончим этот разговор.

Дядя вынул из кармана зажигалку, положил ее на ладонь, подбросил в воздух, поймал, снова спрятал в карман. Было видно, что он раздражен, но старается сдержаться.

- Вы решительно отказываетесь говорить со мной по-человечески? спросил он почти угрожающе.

- Милый мой, - взмахнул отец рукой, - я не хочу говорить попусту. Я люблю декламацию только хороших актеров, а вы, не в обиду вам сказать... Ну, да уж что там, не будем ссориться... Так вот, я человек деловой и вижу, что вам что-то от меня нужно. Все эти разговоры ведутся недаром. Не думаете же вы меня обратить в свою веру и заставить отбивать земные поклоны перед этим размалеванным... как его там... богом Тором, что ли? Какого бы я ни был мнения о вас, но я знаю, что вы человек неглупый. Значит, у вас есть какое-то конкретное и строго определенное дело - это раз. Теперь я вижу: Ганка арестован; профессор Бернс выпрыгнул из окна; Гаген не успел этого сделать, и вы его повесили; Ланэ не захотел быть арестованным, как Ганка, и повешенным, как Гаген, а прыгнуть с пятого этажа у него не хватило мужества, поэтому он теперь носит свастику и орет дурным голосом "Хайль Гитлер!". Я насолил вам больше всех этих людей, но меня не трогают. Почему? Очевидно, потому, что чего-то от меня ждут. Это два. Так вот - чего именно? И, наконец, будем уж до конца откровенны, эти ваши неожиданные родственные чувства к нашей семье, которые я по некоторым обстоятельствам не могу в вас предполагать, откуда они? Это уже три. Вот на эти вопросы я и прошу вас мне ответить. Чего вы хотите от меня и моего института?

Опять наступило молчание. Дядя сидел и высекал огонь из зажигалки. Высек, достал папиросу, помял ее конец, закурил, помахал зажигалкой в воздухе, чтоб потушить огонь, и бросил ее на стол.

Быстро темнело.

В углах комнаты стояли тихие, сонные заводи неподвижных сумерек, и из них выступали только верхушки предметов.

- Во-первых, - сказал дядя, - вы и весь ваш институт должны переменить направление.

- Раз! - отсчитал отец и загнул один палец.

- Вы должны публично, через печать, признать все ваши...

- Понятно, понятно! - успокоил его отец. - Я знаю, как это делается, в крайнем случае Ланэ научит! Дальше!