Обезьяна с гранатой

– Я заплачу! – возразил Хорхе. – Антуан… Ты не замечал, какими глазами он на тебя смотрит? Леа… – Хорхе махнул рукой. – Ты очаровал моих людей, Сережа! У них только и разговоров, что о графе из Соланы. Тебя обожают даже кухарки, а они мегеры еще те. Поев, ты хвалишь их стряпню и просишь передать благодарность. Здесь этого не принято, и они цветут. Да и другие… Граф, который к простолюдинам относится как к равным… Прошу тебя, не геройствуй! Если не выйдет задуманное, постарайся получить рану. Желательно легкую. После чего бросай рапиру и заявляй, что не можешь продолжать бой. Правилами это позволяется и не считается трусостью. Тогда барон не посмеет тебя убить. Иначе я его вздерну! – Хорхе сжал кулак.

– Договорились! – сказал Сергей.

– Погоди!

Хорхе отошел к столу, покопался в ящиках и вернулся с фляжкой и серебряным кубком в руках. Вручив последний Сергею, он вытащил пробку и плеснул в кубок из фляжки.

– Что это? – спросил Сергей, разглядывая светло-коричневую жидкость.

– Коньяк. Пробная партия с моих виноградников. Хотел похвалиться… – Хорхе вздохнул. – Выпей! Тебе нужно поспать. Не то проворочаешься всю ночь…

Сергей подчинился. Коньяк отдавал запахом летнего луга и приятно щипал небо. Теплая волна прокатилась по пищеводу Сергея, заполнила желудок и стала расползаться по телу.

– Удачи, сынок! Я помолюсь за тебя!

Хорхе перекрестил его свободной рукой. Сергей поклонился и вышел.

* * *

Из приоткрытой двери кабинета выбивался свет. Сергей осторожно заглянул. Леа застилала кушетку. Она стояла к нему спиной и, нагнувшись, расправляла простынь. Подол платья, поднявшись, открывал ее башмачки и узкие щиколотки в белых чулках.

«Гм! – подумал Сергей. – Интересно, а как там выше?»

Устыдившись этой мысли, он кашлянул. Леа вздрогнула и обернулась.

– Господин!..

– Почему ты здесь? Должна быть дома.

– Мне велели приготовить вам постель. Когда много работы, мы остаемся во дворце на ночь. Есть комната, где спят женщины.

«Врет, что велели! – догадался Сергей. – Сама вызвалась».

– Вы… – голос Леа задрожал, – не хотите меня видеть? Из-за того, что из-за меня дуэль?

– Что ты!

Сергей подошел и взял ее ручки в свои. Она затихла, глядя на него влажными глазами.

– Ты не виновата, – сказал он. – Меня все равно бы вызвали. Они хотят меня убить.

– Господин! – всхлипнула Леа. – Этот де Вержи… Он страшный человек! Стольких убил!

– А теперь это сделаю я! Увидишь!

Взгляд ее выражал недоверие.

– Побьемся об заклад! – предложил Сергей. – Если выйдет по-моему, ты меня поцелуешь.

– Зачем ждать?

Она встала на цыпочки и потянулась к нему. Сергей склонился и осторожно чмокнул ее в губки. Она обвила его шею руками и принялась лихорадочно целовать его глаза, щеки, нос… Сергей ощутил, как слабеют ноги. «Алярм! – подумал он. – Не устою».

– Леа! – сказал, осторожно высвобождаясь. – Я обещал почитать тебе стихи. Хочешь?

Леа закивала. Он усадил ее на кушетку и присел рядом. «Если убьют, так хоть обещание выполню! – подумал Сергей. – С чего начать? Я успел перевести два сонета. Получилось ли хоть что? Ладно! Поздно…» Он вздохнул и начал:

Все страсти, все любви мои возьми —
От этого приобретешь ты мало.
Все, что любовью названо людьми,
И без того тебе принадлежало.
Тебе, мой друг, не ставлю я в вину,
Что ты владеешь тем, чем я владею.
Нет, я в одном тебя лишь упрекну,
Что пренебрег любовью ты моею.
Ты нищего лишил его сумы,
Но я простил пленительного вора.
Любви обиды переносим мы
Трудней, чем яд открытого раздора.
О ты, чье зло мне кажется добром,
Убей меня, но мне не будь врагом![5]

– Боже! – воскликнула Леа, когда Сергей умолк. – Как чудно! Как он страдал! И как сильно любил!

– Еще? – спросил Сергей.

Она закивала.

Уж если ты разлюбишь, – так теперь,
Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.
Будь самой горькой из моих потерь,
Но только не последней каплей горя!
И если скорбь дано мне превозмочь,
Не наноси удара из засады.
Пусть бурная не разрешится ночь
Дождливым утром – утром без отрады.
Оставь меня, но не в последний миг,
Когда от мелких бед я ослабею.
Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,
Что это горе всех невзгод больнее,
Что нет невзгод, а есть одна беда —
Твоей любви лишиться навсегда[6]

.