Обезьяна зимой

«Дорогая дочурка! Передаю тебе это письмо с другом, который едет в Тигревиль. К сожалению, у него не будет времени зайти к тебе и рассказать о том, что скоро тебя, возможно, ждет приятный сюрприз: мы с твоей мамой почти решили взять тебя в эту субботу в Париж на выходные. Напиши маме, что хочешь приехать. Тогда она скорее согласится. Провести трое суток дома — ради этого стоит проехаться. Наверняка кто-нибудь из твоих друзей поедет тем же поездом. Попросим вашу директрису отправить тебя с ними. Пока еще рано радоваться, но мечтать уже можно. Загляни, пожалуйста, в пакет.

Твое чудесное письмо я получил, но посылать тебе сигареты не стану — с ними недолго схлопотать наказание, и тебя просто не отпустят. Да и вообще, курящие девушки никогда не выходят замуж, из них получаются учительницы сольфеджио или что-нибудь похуже.

Трудись, не ленись — заслужишь отдых.

Крепко целую.

Твой папа Габриель».

Фуке спустился и пошел к выходу, стараясь прошмыгнуть мимо Кантенов, чтобы они не окликнули его по фамилии и Франсуа с Моникой, уже забравшиеся в родительские машины, не обратили на него внимания. Город опустел, и он испугался, что все магазины уже закрыты. В витрине ближайшей лавки под названием «Кальвадосские красавицы», забранной решетками с висячими замками, сладко улыбалась восковая пай-девочка в шерстяной кофте, такая вполне подошла бы Мари, но снять ее с одной пленницы и надеть на другую не представлялось возможным. Все остальное, что удалось разглядеть сквозь опущенные внутри железные шторки, выглядело довольно убого, не было даже той кричащей пестроты, на которую клюют непритязательные провинциалы. Фуке вернулся на площадь у церкви. Тамошние лавочки-барахолки, подобно старикам, подремывающим целыми днями, но не смыкающим глаз ночью, вяло торговали всю неделю, зато не спешили сворачиваться в воскресенье. Хозяин одной такой лавочки, бородатый, в сером халате, довольно хмуро встретил Фуке на пороге. Тесное помещение было завалено бельем, парфюмерией и разной женской одеждой, как будто душегуб Ландрю [5]устроил тут распродажу имущества своих жертв. Услышав, однако, что джинсы Фуке не нужны, лавочник несколько оживился.

— Значит, говорите, девочка… — пробормотал он. — Давно уж я не занимался товарами для девочек. Сколько ей, тринадцать? Крупная или мелкая?

— Я не очень разбираюсь, скорее мелкая.

— Кажется, у меня есть то, что вам нужно. Но конечно, не новое, — сказал хозяин и нырнул в темные тряпичные недра.

Фуке уже приготовился извиниться и уйти, уверенный, что тот вытащит какие-нибудь дрянные обноски. Бородач пропадал довольно долго, наконец появился, держа на конце длинной палки болтающуюся картонную вешалку с женским свитером, и поднес ее к самому носу Фуке, будто демонстрируя знамя некоего тайного братства:

— Вот оно, мое сокровище, дождалось своего часа!

Насколько мог судить Фуке, такую одежду носили в двадцатые годы, но шерсть выглядела новехонькой, еще пушистой, а фасон, в силу цикличного развития моды, вполне современным.

— Да это же просто музейный экспонат, — сказал он.

Хозяин истолковал реплику по-своему и успокоил его:

— Я с вас возьму недорого. А вещь-то неношеная!

— Надеюсь.