Обезьяны

Зак Буснер, доктор медицины, психолог-клиницист, психоаналитик-радикал, противник традиционной психиатрии, диссидентствующий специалист по нейролептикам и бывшая телезвезда, стоял на задних лапах перед зеркалом в ванной комнате, сосредоточенно вычесывая из густой шерсти под подбородком попавшие туда крошки. На первый завтрак он съел пару тостов и, как обычно, обильно угостил вишневым джемом не только желудок, но и грудь с мордой. Он тщательно промыл шерсть вокруг шеи душем-расческой – Буснеры держали это приспособление специально для таких случаев, – но крошки почему-то упрямо не желали последовать примеру варенья и раствориться. Чем тщательнее Буснер пытался их вычесать, тем глубже, казалось, они зарываются в шерсть.

Черт с ними, подумал он, приступая к одеванию, Прыгун справится с этим по дороге в больницу. Прыгуном обозначали научного ассистента Буснера, и чистка босса была одним из его основных занятий. Разумеется, босса чистили и прочие – и молодые врачи, и медсамки, и подсобные рабочие больницы «Хит-Хоспитал» как из психиатрического отделения, так и из всех остальных. В последнее время вокруг Буснера толпились и старшие сотрудники, порой даже работники администрации, и едва он появлялся в больнице, как они пытались удостоиться чести запустить пальцы ему в шерсть. Каждый старался хотя бы мимоходом почистить Буснера в знак уважения, а если это не удавалось, кланялся и удалялся по своим делам.

Дело в том, что Буснер, в молодости и зрелости прославившийся в психиатрической среде как нонконформист и даже сумасброд, с приближением почтенного возраста стал в глазах окружающих действительно почтенным шимпанзе. Доктринальные перегибы так называемой количественной теории безумия, с которой он был тесно связан с первых шагов в своей карьере психоаналитика – его учил сам легендарный Алкан, [34]– давно изгладились из памяти ученых. Если шимпанзе вообще вспоминали про эту теорию, то рассматривали ее просто как бред группы тупых упрямцев, от души пропагандировавших какую-то забавную чушь, как было с логическим позитивизмом, марксизмом и фрейдизмом. Разумеется, все утверждения, которые теория была призвана сделать, оказались целиком и полностью опровергнуты; тем не менее в последнее время появилась новая волна апологетов старого учения, которые утверждали, что эмпирически установленная истинность или ложность гипотезы не может служить единственным критерием ее значимости для науки.

Буснер снял с вешалки, болтавшейся на двери, свежевыглаженную сорочку и накинул ее на свои мускулистые плечи. Лапы по-прежнему повиновались ему беспрекословно. Он быстро застегнулся; большие пальцы, несмотря на артрит, доставлявший теперь немало беспокойства, без труда находили костяшки указательных и продевали пуговицы в петли. Затем он взял свой любимый мохеровый галстук, обернул его вокруг шеи, завязал узел и опустил воротник рубашки, управившись так быстро, что зеркало не успело отразить отдельные движения. Сей отрадный факт не ускользнул от внимания именитого психиатра и придал ему уверенности в себе.

Он не стал застегивать воротник и туго затягивать узел – Прыгуну будет легче добраться до крошек. В это время одна из задних лап без всякой команды схватила со стеклянной полки под раковиной скребницу и принялась задумчиво расчесывать щеки, пока Буснер искоса разглядывал свое отражение.

Резкие дуги бровей с тонким гребнем седых волос, глубоко вогнутая переносица, изящные миндалевидные ноздри, подтянутая, без малейшего намека на мешковатость морда, всего лишь пара-другая морщин на гладкой коже полной, похожей на лягушачью, верхней губы. Губы, солидные, но не толстые, изгибались полумесяцем так же четко, как и в молодости.

Неплохо для без малого пятидесятилетнего шимпанзе, подумал он, зачесывая вверх длинные пряди седых волос, окружавших лысеющую макушку. Ни зоба, ни чесотки, ни язвы. Такими темпами я дотяну до шестидесяти! Диссидентствующий специалист по нейролептикам выпятил грудь колесом и потянулся. Когда его члены пребывали в движении – а в движении они пребывали почти постоянно, – складывалось впечатление, что в этом обезьяньем теле заключена поистине небывалая энергия, но когда они застывали в неподвижности, Буснер сдувался, делался похож на истощенную эрозией гору, на которой только что случился оползень. Впрочем, сей факт, менее отрадный, от внимания именитого психиатра ускользал совершенно. Что и показывать, выгляжу я безукоризненно, решил он и повернулся снять со второй вешалки твидовый пиджак, весь в катышках шерсти.