Обезьяны, человек и язык

С точки зрения Хьюза достижения Уошо не только не угрожают человеку, но дают ему возможность лучше понять самого себя и заполнить пробелы в далеко не полном сценарии эволюционного развития нашего языка. Если бережливая природа при реализации первых попыток человека к планированию в области технологии и языка использовала сначала лишь его руки и только позднее, когда нагрузка на руки стала чрезмерной, коммуникативные функции были переданы вокально-слуховому каналу, то Уошо можно рассматривать как иллюстрацию некоторого промежуточного, предшествующего появлению речи уровня в развитии способностей к планированию. В рамках «сценария» Хьюза у Уошо есть своя роль, которая практически отсутствует в жестких рамках концепции, развиваемой Беллуджи, Броновским и Брауном, цель которой – изолировать поведение Уошо от любых типов поведения, считающихся присущими исключительно человеку. Их концепция оставляет без ответа многие вопросы: как Уошо может воспринимать слова-жесты в качестве символов, не понимая принципов, связывающих символы между собой? Как шимпанзе могут проявлять высокий интеллект, решая абстрактные задачи, и в то же время не обладать соразмерной способностью объединять слова в примитивные конструкции? В рамках этих представлений достижения Уошо скорее затемняют общую картину, нежели проливают на нее свет. Дело обстоит совершенно противоположным образом, если справедлива точка зрения Хьюза.

Я попытался здесь суммировать взгляды наиболее убежденных критиков и при этом сосредоточить внимание на том, что считается самыми существенными чертами, отличающими язык от различных форм коммуникации у животных. Для Беллуджи, Броновского и Брауна цитадель человеческой природы зиждется на способности реконституировать символы, смещенные в пространстве и во времени относительно вызвавших их событий в окружающем мире, а лингвистическим проявлением такой способности считается порядок слов в предложении. Другие критики, такие, как Добржанский, ссылаясь на эти критические замечания, основанные на определенном представлении о роли порядка слов, формируют свое собственное отрицательное отношение к достижениям Уошо. Однако уже беглое знакомство с языком жестов обнаруживает существенные различия между ним и речью, отчего язык жестов не перестает быть языком. Он не сводится просто к переводу с речи. Оба языка обладают различными адаптивными функциями; на общение посредством этих языков накладываются неодинаковые ограничения: язык жестов носит более телеграфный характер, он менее избыточен, и, что наиболее важно, различна грамматика этих языков. Порядок слов в английском языке, обозначающий определенные синтаксические отношения, может не иметь того же значения в амслене. Беллуджи и Броновский не знали этого, когда писали свою статью для Science, поскольку в то время, как впоследствии признала сама Беллуджи, они имели очень слабое представление об амслене. В письме к Футсу Беллуджи говорит: «И в конце концов, всех нас, писавших о порядке слов в предложении и о его структурном смысле, следовало бы по меньшей мере заставить съесть все нами написанное».

После этих критических замечаний сомнительными стали выглядеть не способности Уошо, но все традиционные концепции языка. Уошо представляет собой глубокую аномалию для устоявшейся модели, определяющей поведение животных и человека. В результате энергия, потраченная на попытку включить поведение Уошо в рамки этой модели, обернулась неожиданными последствиями и вызвала потрясение самих основ наших представлений о языке в целом.