Бет имеет множество грамот, получила признание за годы учебы. Она была лучшей выпускницей в старшей школе и получила грант на обучение в колледже за отличные успехи в учебе. Бет часто вспоминала гордое выражение лица ее отца – иммигранта, мечтой которого было увидеть, как его дети идут учиться в колледж и живут лучшей жизнью, чем он сам, – когда она прошла мимо него в своем студенческом берете и плаще в день выпускного. В коротком интервью она сказала: «Я не могла сама выбирать, что мне носить. У меня не было вечеринок, свиданий и походов в кино. Но возможность увидеть счастье, которое я смогла принести этому человеку, стоило всего того одиночества».
Так что же не так с этой историей, можете спросить вы? Вероятно, это отсутствие баланса и по-настоящему определенного «Я». Бет указала на то, что ее эмоциональный опыт заключался в неспособности иметь подлинное ощущение себя. Она всегда чувствовала, что должна быть той, какой ее хотят видеть другие. Это заставляло ее постоянно убегать от чувства вины, если она кого-то подвела или разочаровала. Бет даже боялась, что может передать эти черты своим дочерям. Даже сейчас, когда она сталкивается с Луисом на светском мероприятии, появляется беспокойство, Бет чувствует ком в горле, какое-то неприятное ощущение в животе, когда она делает свой реверанс для могущественного мастера, готовая согласиться с чем угодно, что он может изречь.
Венди, терапевт
Хорошо, теперь моя очередь. В начале терапии у Луиса была предсказуемая привычка опаздывать на пять-десять минут, а после – требовать дополнительного времени в конце сессии. «Что такого в том, чтобы дать мне дополнительные пять или десять минут? Это же важно! Видите, вы такая же, как все терапевты или даже юристы в этом вопросе. Это бизнес: время вышло, оплатите. Вам следует дать мне несколько дополнительных минут, когда я в этом нуждаюсь». Иногда он просто игнорировал меня и продолжал говорить, несмотря на объявление об окончании сессии. Многие терапевты имеют схемы самопожертвования или подчинения, или обе эти схемы. Поэтому задача быть убедительным и устанавливать границы может быть затруднительной.
Мне пришлось найти способ преодолеть свой гнев из-за вседозволенности Луиса, равно как и чувство вины за то, что я не уступаю его требованиям получить дополнительное время. В конце концов я приняла маленького Луиса и его потребности ощущать себя особенным, чувствовать заботу наравне с его многолетним опытом получения того, что он хочет, и сказала ему: «Луис, если вы имеете в виду, что я не смогла позаботиться о вас из-за временных ограничений нашей сессии, подумайте над следующим: вы можете платить мне только за мое время и профессионализм, забота идет бесплатно. Даже
Я пыталась донести до Луиса, что не видела в этой ситуации его вины. Но я давала понять, что его поведение – его собственная ответственность: «Я знаю, что это сложно для вас. Никто раньше никогда не помогал вам мириться с чувствами разочарования или отчаяния. Вас заставили поверить в особые привилегии и превосходство над другими. Вас научили тому, что правила, прописанные для всех, на вас не распространяются. Так что это не ваша вина, Луис. Но чтобы строить те отношения, которые для вас комфортны, нужно работать над этими убеждениями и поведением. Иначе вы будете продолжать отпугивать от себя людей. Давайте попробуем еще раз: расскажите мне о том разочаровании, которое вы испытываете, когда наше время подходит к концу».
Луис, которому удалось выслушать меня почти без закатывания глаз, вздохнул и с трудом ответил: «Кажется, что время проходит так быстро, и иногда – хорошо, часто я хочу побыть здесь подольше, чтобы закончить мысль или сказать вам о чем-то еще. Меня расстраивает необходимость остановиться, когда вы говорите мне об этом. В итоге у меня остается чувство отвержения и контроля, несмотря на то что я верю: вы стараетесь помочь». Я поблагодарила его за мужественную открытость и заверила в том, что понимаю, почему он так себя чувствует, учитывая его жизненные темы и ограничения, присущие отношениям в рамках терапии.