Обгоняя ветер

Уинни удивленно захлопала глазами, пытаясь вспомнить, в чем же она могла провиниться, чтобы заслужить вызов на ковер. Никаких серьезных проступков вроде конфликтов с учениками или их родителями на ум не приходило, ни единой задолженности по методическим материалам, никакой порчи школьного имущества. Но времени на размышление и анализ своей преподавательской деятельности у нее почти не было, так как мистер Уиллби набрал полные легкие воздуха и продолжил:

— На глазах всей школы вы сверкаете своими, прошу прощения за подобную формулировку, голыми ляжками, раскатывая на байке, как самая последняя цыпочка. И это притом, что вы должны служить примером для подрастающего поколения. Чему, позвольте полюбопытствовать, они могут научиться у такого преподавателя?

То, что последний вопрос был риторическим, а пауза в монологе возникла исключительно из-за того, что ее собеседнику просто не хватило воздуха, чтобы на одном дыхании закончить свою мысль, Уинни поняла, когда попыталась возразить:

— Вы все не так поняли, этот человек…

Но закончить ей так и не удалось. Мистер Уиллби не обратил на эту жалкую попытку оправдаться никакого внимания и продолжил обличать провинившуюся подчиненную. Если бы она не была столь подавлена несправедливыми упреками, ее бы изумило, с какой ловкостью мысль директора перескочила с одной-единственной поездки на мотоцикле к антиобщественному поведению, а оттуда к проституции и наркомании.

Согласно его логике, выходило, что если человек хоть раз прокатится на байке, то в следующую же минуту он рванет громить витрины магазинов, утонять чужие автомобили, торговать «белой смертью» и в довершение всему собственным телом. Словно подобные поступки можно подхватить, как заразную болезнь, единожды запрыгнув на мотоцикл.

Сначала Уинни пыталась внимательно слушать в надежде, что ей представится возможность сказать что-нибудь в ответ, опровергнуть немыслимые и абсурдные обвинения, которые выдвигались в ее адрес. Но чем дольше говорил директор, тем быстрее она теряла нить его рассуждений. Так как на протяжении всей беседы у нее не возникло ни единого шанса вставить хотя бы словечко в обличительный монолог, Уинни постепенно сникала, а уверенность в собственной невиновности таяла с поразительной быстротой.

Мистер Уиллби не блистал особыми талантами, но в одном он всегда был великолепен. Он мог читать нотации часами. Обличать, призывать все мыслимые и немыслимые кары на голову несчастной жертвы. Из него бы вышел превосходный инквизитор, родись он несколько сотен лет назад. Тогда бы крестьянам не пришлось собирать дрова на костер для ведьм. Он бы настолько заболтал эти пропащие души, что они были бы счастливы поскорее покинуть этот мир. Их бренное существование непременно бы оборвалось если не от угрызений совести, то от морального истощения.

Когда словесный поток наконец иссяк, все, что смогла из себя выдавить в ответ растерянная Уинни, едва сдерживающая слезы, застилающие глаза, было:

— Такого больше не повторится.

Еще никогда ее так не унижали, сравнивая с проституткой только за то, что она позволила себе прокатиться на мотоцикле. Ладно, если бы она действительно выкинула что-нибудь скандальное. Например, прошагала топлесс по школьному двору или стала участницей одного из тех роликов домашнего видео, что обычно ищут в Интернете любители клубнички.

— Очень на это надеюсь, — удовлетворенно кивнул директор. — В противном случае я буду вынужден принять определенные меры. Вы понимаете, мисс Милтон, какие именно. — Он многозначительно повел бровями, словно по данному вопросу они друг друга понимают без слов.

Уинни, которой и в голову не могло прийти, что за меры он имеет в виду, поспешила кивнуть в ответ.

Это был еще один из приемчиков мистера Уиллби: оставить размышление о всевозможных вариантах наказания, ожидающих жертву в случае ослушания, на откуп ее фантазии. Пусть провинившийся поворочается полночи без сна, представляя себе кару, которую готовят для него. У кого на что хватит воображения.

Выходя из кабинета директора, Уинни думала, что не сможет выдержать и двух минут в классе, но вопреки ожиданиям с честью провела оставшиеся уроки. К собственному изумлению, она оказалась гораздо крепче, чем думала о себе. Ей конечно же безумно хотелось поддаться первому порыву: запереться в туалете немедленно по окончании неприятного разговора и прорыдать там до конца рабочего дня или хотя бы урока, с которого ее вызвали. Но, представив, что будут говорить о ней после проявления подобной слабости представители того террариума единомышленников, который представлял собой педагогический коллектив средней школы Хаскелла, Уинни нашла в себе силы побороть столь неуместный порыв.