Объяли меня воды до души моей...

Вскоре они доехали до места, откуда открывался вид на цепочку огней, уходившую вдоль побережья и кончавшуюся огромным скопищем городских огней. Далеко внизу виднелась небольшая бухта, глубоко вдававшаяся в мыс, по которому они только что проехали. Маленький поселок, обращенный к бухте, был освещен с моря прожекторами стоявших на якоре рыбачьих шхун. Но было светло еще и оттого, что одно такое судно горело на берегу. Покрытая сверкающей рябью бухта, охваченная с двух сторон распахнутыми руками волнорезов, напоминала разломанный пополам гранат. Тянувшаяся вдоль побережья от дальних городских огней дорога доходила до гавани, а оттуда резко взбегала по крутому склону и вливалась в шоссе, на котором стояла машина. Косогор был весь как на ладони, освещенный фарами шедших вереницей машин. Водители ехали медленно, а то и вовсе останавливались, пытаясь разглядеть, что же творится в гавани. Машины, тянувшиеся внизу, вдоль побережья, обогнала, сверкая огнями, патрульная машина. За ней, завывая сиренами, промчалось еще несколько патрульных машин. Как только Такаки поднял стекло и медленно поехал дальше, навстречу им выскочил мотоцикл. Мотоциклист подъехал к обочине, погасил фары и повернул к ним мрачное свое лицо — это был Тамакити. Черты его выражали откровенную жестокость человека, давшего выход распиравшей его агрессивности. Такаки остановил «фольксваген».

— Что там за выстрелы? — сурово, с неодобрением спросил он.

— Тот самый автомат, с которым солдат уехал. Из него палили в море пьяные рыбаки. А еще раньше солдат, прижатый рыбаками к воде, выстрелил в себя и умер.

— С чего это вдруг рыбаки шли облавой на солдата?

— Я бросил гранату в рыбачью шхуну, ее как раз вытащили на берег и только что выкрасили, а сам спрятался в кустах на косогоре. Шхуна загорелась, и рыбаки стали рыскать по берегу, ища виновника пожара. Мы-то наверху были в безопасности. У солдата на плече висел автомат, и, когда его обнаружили, он, я думаю, так и не смог убедить рыбаков, что не бросал гранату.

Тамакити торжествующе повернулся к Исана:

— В это время года рыбаки, они сами рассказывали, загоняют в бухту сотни, а то и тысячи дельфинов и убивают. Может быть, уничтожив их шхуну, я тем самым вознес заупокойную молитву по душам китов? Дельфины же — родичи китов.

Вереница машин, подгоняемая полицейскими, пришла в движение. Лица юношей и девушек в стремительно набиравших скорость машинах, точно полосовавших своим свистом «фольксваген», исчезали одно за другим, и на них была та же мрачная жестокость, что и на лице Тамакити.

— Если так будет продолжаться, ты, Такаки, еще час не сможешь развернуться. Подожди-ка, я задержу машины. Мне все равно нужно возвращаться, организовать группу по перевозке оружия, — сказал Тамакити и резко вывернул мотоцикл у самой обочины.

— В общем, посоветовав мне съездить за вами, он избавил меня от хлопот и сам провернул всю операцию. Он, по-моему, начисто забыл о своем безобразном поведении во время суда над Коротышом, и к нему вернулась его обычная самоуверенность, правда? — сказал Такаки с нескрываемым раздражением и вместе с тем с какой-то странной печалью человека, ответственного за своих товарищей. — Примитивный тип. Проблему с фотографиями, проданными Коротышом, он так и не разрешил, и тем не менее...

Такаки — он, вопреки всему, снова обрел прекрасное расположение духа — и помрачневший Исана всю ночь напролет мчались в машине бок о бок с молодежью, направлявшейся к морю, и в поисках молока и хоть какой-то еды добрались наконец до маленького курортного городка. Там им удалось даже купить карманный фонарь и транзисторный приемник. Такаки считал, что в связи со взрывом и автоматной стрельбой, скорее всего, останавливать и осматривать будут только машины, идущие из Идзу в сторону Токио, а не те, которые едут к оконечности полуострова. Из экстренного сообщения, переданного поздно ночью, стало ясно, что, хотя источник оружия еще не раскрыт, полиция на данном этапе считает инцидент в рыбачьем поселке делом рук одного лишь бывшего солдата сил самообороны. Вернувшись с Исана на мыс, где проводились военные учения, Такаки заявил, что для благополучной перевозки оружия он должен быстрее присоединиться к слишком нетерпеливому Тамакити и его товарищам. Таким образом, рассказать Инаго о смерти бывшего солдата выпало на долю специалиста по словам Союза свободных мореплавателей.

Выйдя из «фольксвагена» при въезде на площадку, Исана увидел за черными верхушками деревьев, там, где сливались море и темное небо, начинающую розоветь белую полоску — над морем занимался рассвет. Он должен был пойти к Инаго, оберегавшей Дзина. Но если она сейчас спит, стыдно даже подумать о том, что он разбудит ее ради того, чтобы сообщить о самоубийстве солдата. Если же она не спит и ждет его, то как невыносимо тяжело, чувствовал он, будет ему выстоять под градом заранее подготовленных вопросов...