Объясняя постмодернизм

Так Гегель совершает еще один важный шаг, выходящий за пределы кантианской философии и еще больше отдаляющий его от Просвещения. Гегель считал, что Кант был близок к истине в описании антиномий разума в первой «Критике». Задачей Канта было показать, что разум не в силах узнать ноуменальные истины о реальности. Он сделал это, развивая четыре пары параллельных аргументов о четырех метафизических вопросах и показывая, что в каждом случае разум приходит к противоречащим выводам. Мы можем доказать, что Вселенная имеет начало во времени, но с тем же успехом мы можем утверждать, что Вселенная бесконечна. Мы можем доказать, что мир состоит из простейших частиц и что это не так; что мы обладаем свободой воли и что нами управляет строгий детерминизм; что Бог существует и что Бога нет[49]. Из этого Кант заключает, что разум не может познать реальность, и что его возможности ограничены структурированием и манипуляцией с собственными субъективными построениями.

Гегель считал, что Кант упустил здесь очень важный довод. Антиномии – не проблема для разума, как полагал Кант, напротив, они есть ключ к целой Вселенной. Антиномии разума являются проблемой, то есть мы полагаем, что логические противоречия проблематичны. Это было ошибкой Канта – он был заложником старой аристотелевской логики непротиворечивости. Антиномии Канта показывают не ограниченность разума, но нашу потребность в новом, более совершенном разуме, который может объять противоречия и увидеть всю реальность как результат действия противоположных сил.

Такая концепция противоречивой эволюции гармонирует с иудеохристианской космологией. Эта космология начинает с идеи сотворения мира из ничего; постулирует совершенную сущность, которая создает зло; верит в справедливость сущности, которая наделяет людей независимостью суждений, но наказывает их за пользование этой свободой; включает рассказы о непорочном зачатии и других чудесах; утверждает, что бесконечное становится конечным, нематериальное становится материальным, по существу, единое становится множественным и так далее. Учитывая приоритет этой метафизики для Гегеля, разум должен уступить. К примеру, разум должен быть адаптирован к запросам этой метафизики созидания:

«Пока что есть ничто, и должно возникнуть нечто. Начало есть не чистое ничто, а такое ничто, из которого должно произойти нечто; бытие, стало быть, уже содержится и в начале. Начало, следовательно, содержит и то и другое, бытие и ничто; оно единство бытия и ничто, иначе говоря, оно небытие, которое есть в то же время бытие, и бытие, которое есть в то же время небытие»[50].

И хотя это описание сотворения мира противоречит аристотелевской концепции разума, такая поэтически высокопарная драма эволюции через противоречия абсолютно рациональна – в том случае, если мы считаем, что разум сам содержит в себе противоречия, а анализ состоит в поиске имманентного противоречия внутри любого рассматриваемого предмета или явления. При анализе необходимо выявить это противоречие, чтобы создать видимое напряжение между противоположными элементами, за которым последует разрешение, одновременно преодолевающее противоречие выходом на новую ступень эволюции, но в то же время сохраняющее первоначальную диалектику. Что бы это ни значило[51].

Таким образом, Гегель открыто отвергает закон непротиворечивости Аристотеля: абсолютно все зависит от «тождества тождества и нетождества»[52], написал Гегель в «Науке логики».

Гегельянский диалектический разум также отличается от разума Просвещения сильным релятивизмом, в противоположность универсальности разума Просвещения. Несмотря на все рассуждения Гегеля о высшей Универсальной перспективе Абсолюта, в любой другой перспективе ничто не вечно: диалектика вносит противоречия в реальность как в любой отдельно взятый момент, так и с течением времени. Если все развивается через противоречия, то метафизические и универсальные истины одной эпохи будут опровержены в следующей и так далее.