Объясняя религию. Природа религиозного мышления

Гипертрофированный социальный интеллект. То, что у человека называется социальным интеллектом, у многих других видов представлено особыми способностями социального взаимодействия. У нас это взаимодействие неизмеримо сложнее, чем у других животных, отчасти из-за гораздо более сложных систем, позволяющих считывать чужие намерения и побуждения. Вот, например, два высоко развитых у человека аспекта социального интеллекта: 1) вычислять сложные отправные состояния вроде «Мэри знала, что Питер обиделся, когда она согласилась с Полом, назвавшим Дженни слишком умной для Марка»; 2) вести «досье» на разных людей и не путать их между собой. Это настолько естественно, что нам сложно осознать, какие объемы памяти для этого требуются. В приведенном выше примере Мэри знает нечто касающееся четырех разных людей. Очевидно, что единственный способ прийти к таким сложным умозаключениям – получить сведения о каждом из этих людей, хранить эти сведения в отдельных «файлах», обращаться одновременно к нескольким из этих файлов и не путать их. Это требует способностей, которые до такой степени не развиваются ни у одного из других видов.

Как я уже говорил, то, что мы называем «интуитивной психологией» или «теорией разума», представляет собой объединение мозговых структур и функций, каждая из которых специализируется на конкретной задаче: распознать присутствие живого объекта (он может оказаться как хищником, так и добычей); определить, на что смотрят другие; вычислить их цели; отразить их представления. У разных видов эти элементы присутствуют в разном наборе. Как продемонстрировали эксперименты психолога Дэниела Повинелли, шимпанзе совершенно точно могут следить за чужим взглядом, но представление о намерениях, которые выдает направление взгляда, у них складывается не самое глубокое. Судя по всему, некоторые аспекты интуитивной психологии развились у приматов как средство более эффективного спасения от хищников и поимки добычи. Возможно, именно здесь нужно искать истоки нашего мгновенного, эмоционально окрашенного умения вычленять из окружающей среды одушевленные объекты. Однако предельное развитие интуитивной психологии у человека тоже шло за счет преимуществ, которые получали особи, способные лучше спрогнозировать поведение других участников событий, поскольку взаимодействие с другими людьми – это естественная для человека эволюционная среда.[51]

Любовь к сплетням. Как бы мы ни презирали их и ни пренебрегали ими, сплетни, пожалуй, один из основополагающих видов человеческой деятельности, не менее важный для жизни и воспроизводства, чем другие когнитивные способности и эмоциональные установки. Сплетни существуют повсюду, повсюду распространяются и повсюду презираются. Почему? Чтобы лучше понять эти три явления, нужно вспомнить, что это, собственно, такое: сплетня. По сути, информация о других, преимущественно та, которую эти другие предпочли бы не распространять, вертящаяся вокруг тем адаптивного характера, таких как статус человека, его ресурсы и половые связи. Уходящие от этих тем сплетни не вызывают интереса, что хорошо демонстрирует наше отношение к людям, которые увлеченно собирают и распространяют информацию из других областей. Вспомните фанатов, которые обмениваются сведениями о каждой песне каждого альбома, когда-либо записанного любимой группой, о том, когда и где снимали фотографии для обложек, и т. д. Или возьмем еще более радикальный пример – британских трейнспоттеров. (Для небританцев поясню: это люди, которые все выходные посвящают наблюдению за проходящими поездами. Их цель – поставить как можно больше галочек в полном перечне всех подвижных составов всех железнодорожных компаний, включающем номера локомотивов и типы вагонов.) Такие люди передают сведения, неактуальные для социального взаимодействия, и мы их за это не восхваляем, а просто считаем слегка ненормальными.[52]

Человеческого общества без сплетен не существует. Однако вряд ли вы найдете общество, где сплетни превозносили бы за информационную ценность, вклад в социальное взаимодействие и огромную пользу. Почему? Всеобщее презрение к сплетням обусловлено двумя одинаково важными факторами. Один заключается в том, что при всем интересе к чужим статусам, половым отношениям и ресурсам мы не хотели бы распространять подобные сведения о себе. Еще одно доказательство того, что информация – это ресурс, которым не разбрасываются. А второй фактор таков: как бы мы ни любили сплетни, нам необходимо, чтобы нам доверяли. Без этого в поддержании стабильного социального взаимодействия – в частности, сотрудничества, с другими людьми – не обойтись. Нам требуется создавать впечатление, что мы не из тех, кто выдает секреты и выносит конфиденциальные сведения за пределы круга близких друзей. Так что эти двойные стандарты совершенно не означают, что в презрении к сплетням мы лицемерим.

Адаптация к социальному обмену. Что может быть проще ситуаций социального обмена? Получить определенную выгоду (участие в трапезе) в обмен на согласие внести определенную лепту (вино к столу) настолько естественно, что тонкости подобных ситуаций кажутся самоочевидными. Умозаключения здесь действительно делаются автоматически (если стол богатый, а вино вы принесли третьесортное, на вас посмотрят косо), но это благодаря виртуозной работе системы логического вывода. Социальный обмен принадлежит к самым древним моделям человеческого поведения, поскольку от обмена и раздела ресурсов человек зависит уже очень давно. Как показали эволюционные психологи Леда Космидес и Джон Туби, люди гораздо лучше решают сложные логические задачи, если представлять их в форме ситуаций социального обмена – пусть даже сколь угодно экзотических. Проверяя, действительно ли вымышленное племя живет по закону «у кого есть шрамы на лице, тот имеет право есть буйвола», испытуемые машинально смотрят, есть ли среди едящих буйвола не имеющие шрамов (а не ищут носителей шрамов, не едящих буйвола). Умозаключения в подобных ситуациях делаются по схеме «найти мошенников», а не по законам общей логики. И действительно, когда испытуемых просят убедиться в правильности аналогичного правила, не относящегося к социальному обмену (например, «у кого есть шрамы на лице, тот побывал в Пекине»), они начинают путаться. Эти эксперименты дают схожие результаты и у студентов американских колледжей, и у первобытных амазонских охотников шивиар. Существование отдельной системы логического вывода, обслуживающей социальный обмен, подтверждается в том числе ее сбоями при патологиях мозга, тогда как другие мыслительные функции сохраняются.[53]

Оценка доверия. Зависимость от сотрудничества ставит перед человеком стратегические задачи, где ценность (ожидаемая выгода) того или иного шага обусловлена теми или иными действиями (не обязательно аналогичными) другого человека. В идеале стоило бы предпочесть сотрудничать только с теми, кто вынужден идти на сотрудничество. Расплачиваясь за покупки, вы, в принципе, можете пригрозить кассиру пистолетом, чтобы он уж наверняка не ошибся со сдачей. Но в реальной жизни это обычно неосуществимо, зато у нас есть способности, которые эту незадачу компенсируют. Одна из них заключается в том, что мы решаем сотрудничать с тем или иным человеком на основании определенных сигналов, из которых заключаем (как нам кажется), что он на сотрудничество пойдет.[54]

Этот компонент оценки имеет принципиальную важность, но мы его даже не замечаем. Ситуация совершенно универсальная. Социологи Диего Гамбетта и Пол Бакарак занимаются всесторонним изучением сигналов, по которым люди оценивают надежность окружающих в повседневной жизни. Как выясняется, во многих случаях (например, впустите ли вы в подъезд идущего за вами незнакомца, если он не набрал код и не позвонил в домофон?) человек вполне способен определить степень надежности сигнала. Для этого требуется оценить как его значимость, так и вероятность того, что он окажется фальшивым. Все это происходит автоматически и моментально, но не за счет простоты умозаключений, а за счет специализированных систем, которые их производят.[55]

Стремление к объединению. Еще одно характерное свойство межличностного общения. Люди спонтанно формируют группы, где сотрудничество и взаимная выгода обеспечиваются определенной степенью доверия. Биолог Мэтт Ридли предложил для тяги человека объединяться в группы термин «общинность». Силу этой тяги хорошо иллюстрируют не только современные этнические конфликты, но и безобидные тенденции в моде или деление на мелкие группировки внутри класса, рабочего коллектива, церковного прихода и т. д.[56]

Обратите внимание, что коалиция – это особенная форма объединения. Одного наличия общей цели для ее появления недостаточно: предположим, и вы, и я желаем, чтобы на улицах стало чище, но это не значит, что у нас с вами коалиция. Мало того, осознания общей цели и совместной работы для ее достижения тоже недостаточно. Например, фабричные рабочие организованно трудятся над производством продукции, но это не значит, что у них коалиция. Коалиция подразумевает деятельность, участие в которой (предположительно) добровольно, дезертирство возможно, выгоды обусловлены участием, но оно требует бо́льших вложений, если дезертируют остальные.

Коллективная деятельность позволяет получить ощутимую выгоду при условии, что все действуют сообща. Однако во многих ситуациях для кого-то может оказаться гораздо выгоднее в критический момент выйти из игры. Ваш напарник по охоте может серьезно вас подставить, если вместо того, чтобы напасть на зверя, решит дать деру. Ваш сообщник по офисному заговору может выболтать все начальнику, пытаясь выслужиться. Нет никаких гарантий, что никто не проболтается, не сбежит или, если обобщенно, не дезертирует, преследуя или защищая собственные интересы. Поэтому коалиции так редки у других видов (союзы, которые способны образовывать шимпанзе и дельфины, не сравнимы по масштабам и стабильности с человеческими). Коалиция требует сложных расчетов, а значит, умственных способностей для их производства в интуитивном, автоматическом режиме.[57]

Чтобы было понятнее, перечислю непременные условия создания коалиции:

• Ваше поведение направлено на то, чтобы умножить выгоды других участников группы, но не посторонних, которые в нее не входят.

• Это поведение по отношению к другим участникам не означает, что вы получаете определенную выгоду, помогая.

• Вы ожидаете аналогичного отношения и поведения от других участников (и, разумеется, не ожидаете от посторонних).

• В результате преимущество принадлежности к данной группе вычисляется путем сравнения выгод с издержками, вытекающими из взаимодействия со всей группой, а не с каждым ее представителем. (Например, в определенном союзе вы постоянно помогаете X и получаете помощь от Y – если это коалиция, то выгода и издержки в вашем сознании нивелируются, и вы не принимаете во внимание, что в каком-то смысле эксплуатируете Y и становитесь объектом эксплуатации для X.)

• Поведение участников других групп воспринимается вами как поведение всей группы в целом. (Если вы тори и на вас нападает воинствующий лейборист, вы воспринимаете это как нападение лейбористов, а не конкретного человека.)

• Ваша реакция на поведение представителя другой группы направлена не на него самого, а на группу. Если вы подверглись нападкам со стороны воинствующего лейбориста, вам кажется правильным в ответ напасть на другого лейбориста.

• Вы воспринимаете различные группировки как «крупные действующие силы». Например, происходящее на политической арене вы описываете как «лейбористы хотят…» или «тори намерены…», хотя в буквальном смысле слова ни хотеть, ни намереваться партии, в отличие от отдельных личностей, не могут.

• Вас очень волнует верность других участников, то есть приверженность остальных членов группы ее делу (независимо от того, в какой степени их приверженность затрагивает вас лично) вызывает сильный эмоциональный отклик. Он имеет несколько проявлений. Вам хочется наказать дезертировавших из коалиции, вам может хотеться наказать тех, кто не сумел наказать дезертиров, вам может захотеться протестировать участников, подвергая их разным испытаниям, в ходе которых им придется идти на существенные жертвы, чтобы продемонстрировать верность.[58]

Я намеренно расписываю эти условия во всех подробностях – хотя, казалось бы, они и без того предельно ясны, – чтобы показать, насколько сложных расчетов требует коалиция. Если мы воспринимаем ее как нечто простое и естественное, это не означает, что она и в самом деле проста. Простой для восприятия ее делает наш разум, с легкостью производящий нужные вычисления. Это совсем другое дело. Любой представитель любой человеческой культуры способен без специальных наставлений разобраться, как устанавливается сотрудничество или как выявить потенциальную угрозу для объединения усилий. Кроме того, обратите внимание, насколько легко вырабатывается коалиционное поведение у маленьких детей даже при отсутствии четко сформулированных инструкций (а зачастую и вопреки рекомендациям обескураженных родителей).

Между тем рассуждение в таком ключе – через издержки и выгоды, сотрудничество и уклонение – выглядит довольно абстрактным. Возникает представление, что мы эти ситуации просто «чувствуем». В каком-то смысле это правда: чувства – наиболее явно выраженная наша реакция. Но это результат сложной и точной мыслительной работы, которую ведут специализированные системы мозга. Например, сразу по прибытии в Европу мои африканские знакомые сильно недоумевали, почему европейцы так кипятятся, когда кто-то «крадет» место на парковке. Понять это умом они могли, но «прочувствовать» гнев – нет. Однако, поездив по городу на своих машинах несколько недель, они стали выдавать ту же эмоциональную реакцию, что и местные. Это не значит, что изменились их абстрактные «представления» о том, что важно, а что нет. Просто они усвоили информацию, что парковочное место – ресурс очень дефицитный, и их эмоциональная система соответствующим образом адаптировалась.

ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ ВЫВОДЫ 7: ЭВОЛЮЦИЯ, ПСИХОЛОГИЯ, ОБЩЕСТВЕННОЕ СОЗНАНИЕ

Особые системы логического вывода формировались естественным отбором как помощь в решении определенных задач первобытной среды.

При их рассмотрении полезно сверять гипотетические эволюционные предпосылки с независимыми экспериментальными данными.

Для нашего вида ментальная адаптация к социальному взаимодействию имеет принципиальное значение, поскольку наша экологическая ниша – это информация (причем обеспечиваемая другими).