Объясняя религию. Природа религиозного мышления

Не стоит удивляться, что во всех культурах моральные принципы и нравственные установки более чем достойно выглядят в теории («мир – величайшая ценность», «гость священен») и куда менее достойно на практике («давайте нападем на соседнюю деревню», «ограбим этого богатого туриста»). Это не вопиющее двуличие, а следствие ограничений, связанных с демонстрацией надежности и сотрудничеством. В таких ситуациях приходится выбирать между предложением сотрудничества (с риском быть облапошенным) и отказом от него (с риском упустить взаимную выгоду). Поэтому мир ценится в принципе, как абстракция, но его приходится противопоставлять возможной опасности бездействия при наличии агрессивных соседей. Точно так же и с гостем – его берегут тем меньше, чем меньше ожиданий относительно дальнейшего взаимодействия с ним. Представители Запада могут позволить себе морщиться при виде племенной вражды и систематического кумовства, потому что они до определенной степени защищены от этих зол законодательством и другими государственными институтами. Нравственные понятия у враждующих племен и западных пригородов схожи, а вот представления о том, насколько безопасно предлагать сотрудничество незнакомым партнерам, разнятся. Так что, вопреки мудрствованию многих моралистов, «бальзам прекраснодушия» не дефицит, однако расходуется он не бездумно, а в соответствии с определенными принципами.

Обладатели полного доступа к информации и нравственная интуиция

Интуитивные этические установки – составная часть нашей ментальной предрасположенности к социальному взаимодействию. Но почему они связаны с богами, духами и предками? Чтобы разобраться, как эти сущности соотносятся с представлениями о нравственности, давайте вернемся к двум упомянутым выше фактам. Во-первых, наши интуитивные этические установки с раннего возраста подсказывают, что поступки бывают плохими или хорошими сами по себе, независимо от того, кто их рассматривает и с какой точки зрения. Во-вторых, боги, духи и предки, как правило, в ситуациях нравственного выбора и суждений считаются заинтересованной стороной, а не законодателями, диктующими кодексы и правила. Эти два факта – две стороны одного и того же психического процесса.

Представьте такую ситуацию: вы знаете (а), что у вас в кармане лежит купюра, и вы помните, что стащили ее из кошелька своего знакомого. Ситуация может вызывать определенные чувства (угрызения совести). Теперь давайте поменяем контекст. Вы взяли купюру из кошелька знакомого, но при этом помните (б), что он украл у вас деньги первым. Возможно, изменившийся контекст вызовет совершенно иную эмоциональную реакцию – смесь гораздо менее сильной вины, возмущения его поступком и частично утихшей обиды. А значит, ваши эмоции во многом производная тех данных, которыми представлена эта ситуация в вашем сознании. Но вот что главное: в обоих случаях вы считает испытываемую эмоцию единственно возможной в данных обстоятельствах. Незаинтересованный сторонний наблюдатель, узнав об (а), признает кражу постыдным поступком; а узнав об (а) в контексте (б), разделит ваш гнев и чувство восстановленной справедливости. По крайней мере из этого мы исходим и именно поэтому неизменно пытаемся объяснить свои поступки через изложение обстоятельств. Пожалуйся знакомый (в ситуации б) на ваш поступок, вы наверняка объяснили бы ему, что всего лишь отреагировали на то, что он сам нарушил этические нормы. Большинство семейных ссор – это продолжительные и обычно тщетные попытки «открыть ему / ей глаза», то есть показать, как это видите вы, и тем самым поделиться своими этическими суждениями. Попытки эти, как правило, проваливаются, но ожидания у нас сохраняются.

Мы интуитивно предполагаем, что, владея всеми релевантными данными о ситуации, субъект автоматически оценит и правильность или неправильность поступка. Под данными я, конечно, подразумеваю стратегические данные, поскольку все это относится к нашим системам логического вывода, отвечающим за социальное взаимодействие. Была ли купюра смятой, находится ли она в левом или правом кармане – эти сведения стратегического характера не носят, а значит, в данном мыслительном процессе не участвуют.

А теперь вспомним, что сверхъестественные сущности имплицитно воспринимаются как владеющие стратегической информацией во всей полноте. То есть человек, в сознании которого эти сущности присутствуют, представляя себе определенную ситуацию, склонен исходить из того, что они владеют всей стратегической информацией, всеми аспектами этой ситуации, релевантными для систем социального взаимодействия. В качестве иллюстрации возьмем все тот же пример с купюрой. В этом случае человек, у которого есть представление о боге или духе, скорее всего, не будет задаваться вопросом, знает ли бог / дух о том, что купюра смята. Скорее всего, он будет считать, что бог / дух знает, у кого сейчас купюра, знает, что она чужая, и знает, почему ее взяли.