Ну, а что до меня, мой добрый друг, подумал я, увидев, как расслабилась спинная мускулатура булочника, что до меня, то вам вообще незачем бить тревогу. Я вышел не на охоту за юбкой. Я совсем недавно побывал у судьи по бракоразводным делам и не желаю его больше видеть. У меня на глазах, глубокоуважаемый мастер-булочник Швинт, моя жена из нормального человека превратилась в юридическое лицо, и это произвело на меня самое мерзопакостное впечатление.
Так я думал и так сказал бы, если бы уже на сей раз нам с господином Швинтом довелось побеседовать и были бы мы при этом одни. Но мы были не одни, и я был еще новичок. Поэтому я заплатил за булочки и вышел из лавки, а на пути домой стал себя ругать — ведь теперь я вынужден постоянно покупать тройную порцию потребных мне булочек, ибо две поджаристые, две бледные и две обычные — это, во всяком случае, фрау Швинт, господин Швинт и тугая на ухо фрау Лёрке взяли себе на заметку. Стоит мне ограничить в дальнейшем заказ двумя булочками, так я наверняка подвергнусь допросу со стороны фрау Лёрке.
Но допрос и без того состоялся на другое утро. Соседка Лёрке хотела знать, вправду ли я съедаю за завтраком шесть булочек и почему таких разных. Но я хорошо подготовился. Я выдумал для нее двух сослуживиц и намеками дал понять, что между ними и мной существуют близкие отношения, такие близкие, что я по сути дела не для себя, а оказывая услугу обеим дамам, встаю чем свет в очередь к булочнику. Фрау Лёрке моя история очень понравилась. Постепенно я и сам стал чувствовать симпатию к двум особам, которых измыслил, дабы объяснить фрау Лёрке потребляемое мною количество булочек. Они были несказанно обаятельны, обе. Характером и обликом более разных не придумать, и только в одном были они похожи: в их серьезной привязанности ко мне. К тому же — хорошо, что я этого не забыл, — и еще в другом были они схожи: они — иначе я не искал бы их близости, — они были не замужем. Но в остальном они резко отличались друг от друга, что можно заметить по булочкам: одна, поджарая, любила поджаристые, другая, пышная, предпочитала пышные. Игра слов вызвала у фрау Лёрке смешок.
Кто знает, как она меня поняла. Она и впрямь плохо слышала. Например, она считала, что я бухгалтер книготорга, а я, в ответ на один из ее бесчисленных вопросов, сказал, что я бухгалтер и книголюб. На первый взгляд как будто не так уж важно, но позже выяснилось, что очень даже важно.
Пока фрау Лёрке плотоядно выспрашивала меня о моих бухгалтершах, это было неважно, а в первую же субботу вся эта путаница пришлась мне очень кстати. Я, не подумав, заказал все те же три пары булочек, и тут весьма кстати оказалось, что книжные магазины работают и по субботам, а другие учреждения, напротив, не работают.
Если ты бухгалтер и живешь на бухгалтерскую зарплату, так две иллюзорные невесты становятся довольно накладными. Лишние булочки и так обременили мой бюджет, но не мог же я покупать себе пирожные, как посоветовала мне фрау Лёрке, не обеспечив обеих моих подруг эклерами и слойками.
Избыточные булочки, которые я приобретал только потому, что спина булочника выдала его подозрения, не только в финансовом смысле вывели меня из равновесия: у меня никакой охоты не было толочь несъеденные булочки и получать панировочные сухари, тем более что я не знал, на что мне вся эта куча сухарей, а бросать в пасть мусоропровода оставшиеся лишние пирожные совесть не позволяла. Оттого-то я и стал захватывать изумительные булочки и не столь изумительные пирожные в мою бухгалтерию, а тут запутался еще больше: теперь у нас все захотели таких чудесных булочек, и мне пришлось выпутываться и выдумывать, что у булочника Швинта до сих пор ограниченный контингент покупателей. Но пирожных скоро никто, кроме прожорливой фрейлейн Вейгель, есть не хотел, и тотчас о нас с фрейлейн Вейгель начали судачить.
С чисто бухгалтерской точки зрения моя затея была нерентабельна: пять раз в неделю подъем на полчаса раньше, десять-двенадцать марок в месяц лишних за ненужные мне булочные и кондитерские изделия, утомительный интерес фрау Лёрке к моей двойной любовной истории, благодарность фрейлейн Вейгель и колкости сослуживцев и, наконец, усилия, которые все-таки требовались, дабы общение с фрау Швинт ограничилось удовольствием от хрустящих булочек, что в свою очередь требовалось возможно яснее дать понять опасному булочнику соответствующим поведением, — все это из-за двух булочек было явно неразумно с математической точки зрения.
Только математика мало что значила, когда я впивался зубами в булочки Швинта. Это были такие булочки, что всякие расчеты отпадали. Это была сама жизнь.