Объятье Немет (СИ)

Дядя обернулся к нему. Хотя разве нужны были Лайлину глаза, чтобы видеть? И все же несколько долгих секунд он смотрел. Потом, всё так же молча, опустился на сидение рядом с Ати. Скрюченная фигура, ставшая за время плавания меньше. И, однако, когда дядя заговорил, Ати его не узнал.

— Знакомство происходит не так. Мое имя ты знаешь, а я твое — нет. Как тебя зовут, швец?

Куда делась жалобность тона, согбенность спины? Совсем не так держал себя дядя с Ати. Перемена настолько полная заставила замереть от неловкости. Но Зарат удивлен не был — напротив, казалось, торжествовал, — и, едва понял это, Ати перестал корить себя за подлог. Только глядел с затухающим изумлением на то, как распрямился дядя.

— Неужто племянник тебе не сказал? — Бальзамировщик подался вперед, упер локти в колени. — Мое имя Меддем Зарат.

— Зарат? — прокатил имя дядя. — «Кузнец»?

— Ты знаешь язык варази! — поразился тот. — Такой человек, и так оступился! Я буду скорбеть о тебе.

И, помолчав, добавил:

— Моя семья владела другим ремеслом, ты прав. Но я не видел их никогда, и свое выбрал сам. Тебе известно, какие принес обеты. Из-за тебя я эти обеты нарушил.

Если дядю и мучила совесть когда-то, сейчас он от сожалений был чист. А может, и вправду верил в то, что собирался сказать.

— Я здесь, чтобы это исправить.

— Нет, — качнул головой Зарат. — Ты здесь, чтобы спастись. А не чтобы платить за обман.

Лайлин, безликий под наброшенной тканью, не согласился:

— Обман? Случись все, как я хотел, ты обрезал бы нить два года назад. Все — как и должно. Почтенное погребение. Всего обмана — спасти от ее зубов мою душу.

— Нет, — улыбнулся Зарат. Страшной улыбкой. — Твой посох рассказал мне не то. Ты собирался не умереть, а воскреснуть. Убив эту тварь, чтобы не ждала тебя больше в посмертии. Оставив позади сгубившую тебя болезнь. Придумано хорошо. Жаль, не удалось.

Так вот чего на самом деле хотел дядя! Узнав, наконец, чего тот некогда добивался, Ати испытал облегчение. Ведь ожидал намного худшего.

Когда Лайлин заговорил снова, в его голосе звучала грусть.

— Что ж… Не удалось. Это правда. И теперь, — он поднял к лицу иссохшие, изувеченные руки, — эту плоть уже не воскресить. Тем ясней, что нет больше обмана.

— Важно то, что он был, — отозвался Зарат. — Я это знаю, и я тебя не прощу.

Порыв, сотворивший с дядей чудесную перемену, похоже, стал иссякать. Утомленно он прислонился к резной решетке окна и только спросил:

— И что сделаешь? Не исполнишь обет? Исполнишь, но не дашь мне вспороть Немет брюхо? А ведь внутри то, что нужно тебе. Душа твоей прошлой хида.

— Я сделаю все, что должен, — ухмыльнулся Зарат. — Но, может, что-то еще.

Угроза дядю не испугала.

— Нет проклятия хуже, чем ее пасть.

— Что ж, — бальзамировщик раскурил длинную трубку, — тебе тут видней.

Ати вдруг пришло в голову, что Зарат разговором доволен. Понравился ли ему дядя? Если и так, это все равно не могло ничего изменить. Бальзамировщик грозил не впустую. Будь он только швецом, мог бы проникнуться сочувствием к чужой беде, но Зарат вел и другие дела. И в делах тех нечестности не терпел.

А еще Ати не мог избавиться от подозрения: собираясь некогда в Фер-Сиальце, дядя разузнал, что за человек Зарат. И использовал это знание: когда писал свое письмо и в разговоре теперь.

— Расскажи мне об этой Немет. Есть еще время.

Лайлин всмотрелся в дым, растекавшийся по паланкину.

— Это оно? Ты уже начал?

— Да. Расскажи. Тебе же лучше, чтобы я успел узнать больше.

— Ты все равно не станешь мне помогать, — устало отозвался дядя и оперся о стену сзади.

— Может, у меня не будет выбора.

Уже остался позади город, и теперь дорога вела их в безвестную тьму. Где-то неподалеку текла Раийя, но впереди не было ничего — только лачуги и старые склады. Даже виноградники — благодатные зеленые заросли, обнимавшие последний из холмов Фер-Сиальце, — расположились южней. Ати многое дал бы, чтобы узнать, куда они направляются.

— Немет была некогда женщиной, — заговорил, наконец, Лайлин. — Один богатый человек, Шавом Кезанис, взял ее силой. Сколько? Две сотни лет назад? Уже после того, как Гидану отстроили заново. Она оскорбления не простила и поклялась отомстить. Была бедна, но владела кое-каким знанием. Шавом же, проведав об этом, послал людей, и те убили ее. Вот так просто.

Зарат снова затянулся трубкой.

— Я знал, что тогда почувствовал верно. Что это живая душа, а не исконная тварь стремнины. Такое случается иногда.

— Случается. Если желание отомстить достаточно сильно.

Дым наполнил паланкин, запершил в горле. Ати почувствовал, что сейчас закашляется, но удержался. Это был странный дым: он как будто переливался, и как будто переливалось все от него.

— Она, к тому же, долго ждала. Шавом прожил девяносто три года. И похоронили его с хорошими оберегами. Не потому, что он чего-то боялся — что нужно бояться, не знал. Потому, что имел достаточно денег. И так получилось, его она не взяла. Зато поклялась брать каждого мужчину из его рода, и от своей ненависти стала сильней. А уж когда добралась до первого… Ему не помогли обереги.