Обязалово

«Рядом с незнакомой техникой — держи руки в карманах» — этот плакат с заводов Генри Форда есть стандарт поведения для профессионалов. Когда у нас в общаге выбивало электричество, в распределительные щиты лезли программеры, а инженеры-электрики отходили на безопасную дистанцию. Когда в бухгалтерии зависали компы — программеры вдумчиво разглядывали экраны, а клерки нервно выдёргивали штепсели из розеток.

Маноха — профессионал. Но ситуация с шантажом его собственного князя… для него необычна. Нужно просчитывать множество вариантов в условиях неполной информации и существенного ограничения ресурсов — он не у себя в Боголюбово. А ещё пророчества… для верующего человека… «Если не знаешь что делать — не делай ничего».

Я с очень большим трудом понимаю местных: разные понятийные поля, разные пространства ассоциаций, не совпадающие бэкграунды. Там, где интуиция туземца, пропрыгав по кочкам накатанных решений, мгновенно достигает результата, мне приходиться двигаться логикой, ползком, по шагам.

Но ведь верно и обратное: теперь этот профи меня не понимает до конца. Чувствует нестандарт, но понять, спрогнозировать гарантировано — не может.

«Нет человека — нет проблемы» — не наш случай.

— А ежели обманешь?

Прокол. Вопрос — бессмысленный. Что мне тут — крест целовать или землю есть? Но есть повод подзагрузить аборигена дальше.

— На мне — дар Богородицы. Всякую лжу чую и от неё блюю. От своей — десятикратно. Расспроси местных — лжа мне заборонена.

Нельзя мужика загонять совсем в угол. Я его «нагнул», «мозги запудрил», но надо — «лицо сохранить». Иначе — «крышу сорвёт». И мою голову — тоже.

— Уходить будешь последней лодейкой. Отсюда возьмёшь Якова. Есть тут такой воин. Оттуда, из «Паучьей веси», старосту, Хрыся. Если они мне скажут, что ваши не безобразничали — отдам грамотку тебе в руки. А если нет… — не взыщи.

Маноха хмыкнул. Подумал, хмыкнул ещё раз. И — согласился.

Мы вежливо раскланялись у ворот, и я побежал догонять обоз. Там, на последней телеге, корзины с моими курями — не побились бы.

Куры были в порядке, какая-то придворная дама, здесь говорят: «сенная боярыня», сидевшая на задке телеги, немедленно высказалась мне насчёт неудобств, нечестья, невместности, несуразности, неприличности, непристойности и вообще: ехать вместе с курями…

— Извиняюсь. Я так вижу — ты у княгини в особо приближённых ходишь. Не просветишь ли жителя глухого лесного захолустья: чего это князь с княгиней сварились? Так кричали, я уж, грешным делом, подумал: драться будут.

Дама, прерванная в середины длинного пассажа, поджала губы, но стремление поделиться очередным «сокровенным знанием» типа сплетни, оказалось сильнее.

Как известно: «У нас всё секрет, и ничего не тайна». Секрет — это то, что каждому приходиться рассказывать персонально.

«Секрет» был обычным. Некоторое своеобразие ему придавали задействованные персонажи и местные сословно-возрастные нормы.

Гошу Долгорукого угробили в Киеве 4 года назад. Вдова вдовела-вдвовела, но — надоело. Даме слегка за тридцатник. Выданная в «нежном возрасте» в чужой далёкий край, она родила мужу шестерых сыновей. Из которых двое уже умерли.

Годы идут, жизнь проходит, а она в том самом возрасте, а кровь — греческая пополам с мадьярской — кипит. Масса благородных дам в такой ситуации как-то устраиваются — молодых, миловидных и на всё готовых прислужников всегда полно.

Но… Боголюбский. После своей молодости, столь бурной, что его готовность забавляться с «женами» отмечена даже в его «Житии», он впал в православие. И, со всей свойственной ему «безтормознутостью», насаждал повсеместно благочестие, благонравие и благопристойность.

Учитывая весьма вольные нравы, царившие при дворе его отца… причины были.

Все летописи дружно отмечают, что Андрей прогнал бояр — «соратников отца». Надо только учитывать, что многие из них были не сколько «со-ратниками», сколько «со-трапезниками». Можно было бы сказать — «со-бутыльники», но бутылок здесь ещё нет.

Боголюбский жёстко «строил» всю Залесскую Русь. И своё семейство — в первую голову. Особый оттенок придавали наличные социальные статусы.

Андрей — существенно старше, глава семьи. Но княгиня — жена отца, он должен относиться к ней как к матушке, она ему может по семейному вычитывать и указывать. Хотя сама — младше.

Он — князь, государь. Но — просто «светлый князь», а она Великая Княгиня. Он, кроме Руси и Степи, ничего не видал. А она выросла в Царьграде:

— Ах, сыночек! Полно тебе к пустякам цепляться. У нас, в Святой Софии, подсвечники завсегда шестисвечные. Чай, не юрта какая-то.

Неприязнь между «половцами» — сыновьями Долгорукого от первой жены и «гречниками» — сыновьями от второй — существовала всегда. Просто они были очень разными. Не сколько сами княжичи — они-то русские, рюриковичи. Сколько их окружения, свиты их матерей.

Андрей внёс в эту неприязнь свою страсть к «правосудию, казни и расправе».

Вдова с детьми жила в Кидекше — укреплённом городке, построенном Долгоруким возле Суздаля. «С глаз долой — из сердца вон» — не видя мачехи и сводных братьев, он не сильно их «казнил».