Не заглядывай слишком далеко вперёд. Не нужно быть пророком, чтобы понять — впереди всегда кладбище. А жизнь — всего лишь пляски на кладбищенской дороге.
Значит что? — Пляшем.
Снова хлебаю постные щи в поварне — что-то мясное нынче не лезет в горло.
— Николай, ты на торгу был? Чего в городе говорят?
— Ну… много чего… ежели насчёт преподобной…
— Не мусоль. Суть давай.
— Значится так. Прошлой ночью, происками врага рода человеческого, упаси и защити нас господи, в Святую Параскеву проник бес в женском обличье. Дабы похитить святыни, преподобной Евфросинии даденные. Особо, понимаешь ли, злобный бес был — в освящённом монастыре явился! Однако же, по счастию для всех православных, преподобная Евфросиния бодрствовала во храме на ночной молитве и, силой, Господом ей данной, сразилась с сатанинским отродием. Велика сила Господня! И бес, посрамлённый бежал. Обессилив в битве с праведницей, не смог он отбиться от монастырских собак, кои и погрызли его насмерть. Да и то сказать, бес-то не сильно умён был, бабой обернулся, а косу себе приделать не сообразил. Так безволосым и попёрся. У них-то, в пекле-то, волосьев нет — жарко, сгорают.
Похоже, опознать Варвару инокини не смогли. Ошейник я с неё снял, крестик она взяла при переодевании покрасивее. А лицо её… Стоп. Картинку — не надо.
— Полночи в монастыре суета была. Преподобная же, после таких-то страстей, велела немедля отправляться. Вот, вчера утром, хоть и не ранним, караван полоцкий с города ушёл. А ещё на торгу про попадью Михайловскую говорят. Что она, де, бородатого младенца родила. С вот такими зубами!
— Спасибо, Николаша. Как у нас с княжьими торг идёт?
Как бы то ни было, а дело надо довести до конца. Иначе её смерть… «Шоу маст гоу».
Тройку разгонную подогнали. Уже без бубенцов и лент, но кони добрые — поехали на Княжье Городище.
У ворот снова стой-жди, пока малого к кравчему сгоняют. Пустили, однако. В полуподвале у кравчего суета, пара приказчиков его чего-то бурно обсуждают. То ли и правда княжий погреб пополнить надо, то ли свидетелями озаботился.
— Посмотрели мы вашу рябиновскую бражку. Попробовали. Нам не гожа. Вкус — резкий, горло дерёт, в запахе… чтой-то не то. Не, брать не будем.
И присные его хором:
— Не… Не гоже… Нищебродам пристаньским… ежели задарма — что хошь выпьют… а у нас… на самого светлого князя стол… тама гости благородные…
Я на Демьяна смотрю, жду. Он головой покрутил, хоть и нехотя, а приказчиков своих выгнал.
— Ну? Опять попрошайничать будешь? Караван ушёл. Скандал был, а искать ничего не велено. Стало быть, и милостей княжеских… Провалил, прохлопал? Иди с отсюдова. И больше ко мне… чтоб и на дороге не попадался.
Я вытащил из кошеля коробочку. Круглая такая, вроде тех, в которых гуталин когда-то продавали. Положил на стол и щелчком отправил к Демьяну.
Сидим-смотрим. Он руки на столешницу положил, чтобы не дай бог, не то что бы не дотронуться, но и чтоб ни у кого и мысли не было.
— Это… оно?
Я только глаза закрыл на минуточку. Да, Демьян-кравчий, это — «оно». Щепа, вырезанная Суханом из яблоневого поленца, вываренная в моче и скипидаре и заляпанная ржавчиной со свиным салом на спирту.
Как петух — одним глазом посмотрел, другим… Вздохнул, открутил крышку. Снова руки за спину. Приглядывается, принюхивается. Сейчас целовать будет.
— А… как же преподобная?
— Я ей в ковчежец такую же положил.
Точно: я вынул щепку, покрутил и в ковчежец положил. Что может быть больше похоже на оригинал, чем он сам? Я никогда не вру! На мне дар Богородицы! Все запомнили?
Демьян подумал, хмыкнул, покрутил головой.
— Ишь ты… вона как… верно говорят — ловок.
Уже по-хозяйски уверенно закрыл коробочку:
— Я сейчас… к самому. Здесь сиди. Да, чего хочешь-то? Только не зарывайся.
Было время — успел обдумать. Денег у Благочестника не выпросишь. «Голубой мох»? — Даст. И как пойдёт доход — отберёт. Поэтому… что привычно и не звенит:
— Акиму — боярство. С шапкой, гривной, грамотой и всем потомством.