Обязательно завтра

В комнату вошла Ангелина Степановна. С некоторым беспокойством она посмотрела сначала на Ромашкину, потом на меня.

Тамара едва заметно подмигнула мне и с трудом сделала серьезное выражение лица.

– Ну, как? Все у вас? – спросила Ангелина Степановна.

– Да, – сказал я, хотя, конечно, это было не все. – Спасибо. До свиданья, Тамара. Всего тебе наилучшего.

– Спасибо, до свиданья, – церемонно ответила Ромашкина, наклонив голову, встала и пошла вслед за Ангелиной Степановной.

– Я сейчас вернусь, подождите меня здесь, – сказала Ангелина Степановна, пропуская Ромашкину вперед и выходя вслед за ней.

Удивительно светлое какое-то впечатление осталось у меня от девчушки. Хотя и печальное, разумеется.

Вернулась Ангелина Степановна.

– Ну, что, теперь в камеру пойдете к девочкам? – спросила она.

– Да, – ответил я. – Если можно.

И опять направились по длинным коридорам.

– Ну, как вам Ромашкина? Улыбалась наверное без конца? – спросила Ангелина Степановна. – Она всегда паясничает.

– Да, – сказал я. – Но вообще-то она неплохая девчонка, по-моему.

– Все они неплохие, – вздохнув, согласилась Ангелина Степановна. – Только вот мест для них у нас здесь не хватает. Молодая девчонка, девочка, можно сказать, совсем и – тюрьма. Подумайте только. Вдумайтесь. Им в куклы еще играть, а они у нас за решеткой сидят. Да ведь эта Ромашкина и на самом деле не подарок. Воровала ведь. У нее и мамочка такая же. Две судимости, обе за воровство… Ну, вот в эту камеру, пожалуй, зайдите.

Она остановилась перед одной из дверей. Часовой отомкнул замок.

– Минут десять, не больше, хорошо? – продолжала Ангелина Степановна. – Мне уйти надо скоро. Я за вами вернусь… Здравствуйте, девочки! – сказала она, войдя в камеру. – Этот товарищ – от Горкома комсомола, журналист. Хочет поговорить с вами. А Иванова и Васина где?

– В мастерских, – быстро ответила черноволосая худенькая девушка.

– А, ну, ясно. Двое вас. Ну, ничего, поговорите. Я скоро вернусь.

Ангелина Степановна вышла.

Камера была четырехместная, небольшая. По стенам двухэтажные нары, как и у мальчиков. Одна из девушек темноволосая, худенькая, стройная и, пожалуй, красивая. Ее большие серо-голубые глаза смотрели очень серьезно и растерянно. Чувствовалось, что она очень нервничает, вздрагивает даже. Я старался быть спокойным, но ощутил вдруг, что у меня как-то странно задергалось веко на левом глазу. Вторая девушка, русоволосая, тихая, сидела неподвижно и безучастно. Едва дождавшись первого вопроса, темненькая тотчас начала рассказывать о том, за что ее арестовали. Суда еще не было, она под следствием. Сбивчиво, блуждая жалобными глазами и вздрагивая, она поведала, как связалась с парнями, думая, что они «порядочные», а они «пристали» к кому-то на улице, пригрозили ножом, ограбили, она была тут же, милиционеры взяли ее вместе с ребятами. Судить ее будут за соучастие в грабеже.

Мне передалась ее нервозность. Тут было совсем не то, что с Ромашкиной. Смотреть на девочку было трудно. Красивая… И молодая – только что семнадцать исполнилось. Зовут Оля. На окне решетка, по стенам нары… Говорила она как-то автоматически и обращалась как бы и не ко мне, а куда-то вдаль. Меня она как будто бы и не видела. Я подумал, что она похожа на птичку. Темненькую и хорошенькую – скворчонок, может быть. Птичка в каменной клетке.

Вторая девочка безучастно слушала рассказ первой. Казалось, она вообще не реагировала ни на что. И глаза застывшие, неподвижные. Ни о чем спросить ее я не успел. Вошла Ангелина Степановна.

– Пойдемте, – сказала она. – Я, к сожалению, очень тороплюсь.

Мы с Ангелиной Степановной вышли.

– Послушать их – никто ни в чем не виноват, – опять сказала Ангелина Степановна, ни о чем не спрашивая. – А ведь такое иной раз выделывают! Хотя жалко, конечно, что говорить. У этой Андроновой – темненькая которая, красивая, – такая семья хорошая. Отец, мать, бабушка, брат старший. А вот недоглядели. У матери после всего инфаркт, отец постарел лет на десять, брат места себе не находит, бабушку тоже в больницу увезли. Не ожидали. Никогда ничего подобного не было с ней, говорят. А ведь все то же самое, та же проблема! Влюбилась в парня одного, а он подонок настоящий. Смазливая сволочь. Ножом человека пырнул пожилого из-за десятки. Он у нас тоже здесь сидит, только со взрослыми. Девятнадцать идиоту стукнуло, об Оле даже и не спросит, подонок…

– А девчонка-то виновата в чем-нибудь? – спросил я чужим каким-то голосом.

– Да ведь кто их разберет. Говорят, помогала парню, хотя и отрицает. Да ведь раз посадили к нам, значит, что-то было. Суд разберет… Я, вы знаете, ко всему уж тут привыкла, – добавила Ангелина Степановна в конце встречи, провожая меня к выходу из тюрьмы. – И жалость, и злость. Иной раз пожалеешь, а то сорвешься. Все тут перемешано, всего хватает. Уйду, наверное, отсюда. Я раньше в психиатричке работала – тоже не сахар, но все же как-то спокойнее. Там вроде больные, а здесь считается здоровые. А на самом деле? Решетки эти, замки надоели. По ночам снятся. Ну, всего доброго. Звоните Чирикову, если что.

46