Обязательно завтра

…И вот тогда в ночь с субботы на воскресенье, после Ленинской библиотеки и чтения «Семьи Тибо» Дю Гара, я не видел во сне никого, ничего не видел конкретно, сны были сумбурны, мучительны, я ничего не мог вспомнить наутро. И чувствовал только, что опять происходит старое – из юности, из того печального, мрачного времени «ДО». Опять и опять, до сумасшествия, до дрожи и спазмов в горле хотел Лору. Да, да, да… Не только в этом дело, да, но и в этом тоже, и еще как! Тем более, что я понимал – это важно и для нее. И то, чем стала уже для меня Лора, совмещало все лучшее, что было в женщинах из моих представлений и снов. Да, да, из снов тоже. Все – связано! Весь этот хаос вечеринки, Антон и Костя, пьяные поцелуи и ночь втроем – все это было не главное, а главное – ее глаза! ее слова! ее нежные губы и руки! ее божественно прекрасное тело! Да, да, тело… У меня в глазах темнело, когда думал о ней, периодически вздрагивал, и горло сжималось от стыдного, но и святого, мучительного, сжигающего желания. Проникнуть, да, да, проникнуть в бездну, по-настоящему, чтобы и она по-настоящему, чтобы был общий праздник, настоящий праздник, могучий и радостный, свободный. Чтобы заодно – вместе!

Утро и день я провел в кошмаре, белом дневном кошмаре, сам себе временами казался марионеткой и говорил, и двигался без воли, как заведенный, потому что говорят и двигаются все. Я даже брался за свою неоконченную повесть, в которой нужно было сделать пустяк, написать конец, однако не мог написать ни строчки и знал, что даже гимнастика не поможет сегодня.

Опять ездил в библиотеку, в читальный зал, опять брал что-то, читал, не воспринимая, и у меня заболела шея, потому что постоянно оглядывался по сторонам, всматриваясь в женские лица, фигуры, и чуть в обморок не упал, когда мимо прошла девушка, от которой пахнуло теми же духами, что и у Лоры. Так наверное сходят с ума, думал я. Но не мог ничего поделать с собой, потому что не было ничего определенного, я не знал ПРАВДЫ, ведь все теперь зависело от нее, от того, как она, лгала она мне тогда ночью или не лгала. Есть у нее ко мне хоть что-то или действительно прав Антон… Неопределенность – самое страшное, потому что если знаешь, что бесполезно, нет шансов, и ты ошибся, то легче, к этому я привык, к этому все привыкают, это каждому не впервой. Отказаться, смириться, задушить в себе ростки, отрезать намертво, окоченеть, замереть, потому что надежды нет – этому тоже приходится научиться, жизнь учит, но – это-то в нас и воспитывают старательно! И если это – самое дорогое, жизнь сама, ее тепло, ее краски, дыхание, а ты отказываешься, то тем самым ты предаешь и себя, и другого – других! – особенно если тебе доверились, поверили, а ты… Нет, нет, нельзя просто так отказаться, нельзя! Это будет измена, предательство, поражение… Выдержать, выдержать до тех пор, пока не буду знать правду, я должен, должен, должен держаться…

И все же не раз появлялась малодушная мысль – поверить Антону! Ведь во многом он прав! Слабенько выгляжу я рядом с ней да и все ей прощаю! А с женщинами так нельзя. С ними нужно тверже! Они не понимают такого, считая за слабость, они привыкли подчиняться силе, а не уговорам, – хозяину! – а не тому, кто поклоняется им, уважает их человеческую, а не только женскую суть! Пусть грубо, но – по-хозяйски, беря всю ответственность на себя, а им оставляя лишь подчинение – вот к чему привыкли они, пусть не все, но многие, слишком многие из них, их к этому приучают! К подчинению деспоту и тирану и к поклонению им! «Идя к женщине, не забудь захватить с собой плетку»…

Неужели, неужели, неужели…

Да, я знал это, знал, увы, но не мог, не хотел принять! Передышку, передышку хотя бы… Разрядку, разрядку… Нет, нет, надо держаться, держаться изо всех сил, быть верным себе, не подчиняться и природе даже! – алчущему, сгорающему от неутоленного желания телу…

Да, тяжело было тогда. Тяжело. Не даром, не даром потом проходил свои «сексуальные университеты» упорно. Сам проходил – на собственный страх и риск, никто не помогал, никто, спасибо, что хоть не мешали…