Обида

— Ну вот, тридцать восемь и две. Я немедленно вызываю врача. Ещё не хватало, чтобы ты воспаление лёгких получил. Это твой Торчинский виноват, ему спасибо скажи… Вечно он все окна открывает, вечно ему воздуха не хватает…

«Хорошо, что она не видела, как я вчера без пальто в магазин бегал», — подумал Павел Егорович и тихонько улыбнулся.

Телефон стоял в передней, Павел Егорович в ознобе, как сквозь вату, слышал далёкий голос жены:

— …Да, очевидно, сильная простуда, температура тридцать девять…

Она наспех напичкала Павла Егоровича норсульфазолом и аспирином и убежала, оставив Серёжке подробнейшее послание на кухне.

Сколько прошло времени, Павел Егорович не помнил. Он проснулся весь в поту и, услышав ещё один звонок, закутался в одеяло и пошлёпал босиком в переднюю. Снял трубку — длинный гудок. Сообразил, что звонили в дверь, нащупал замок. Пришёл высокий, угрюмый молодой человек с чемоданчиком и сказал, что он врач. Посмотрел на босые ноги Павла Егоровича и раздражённо произнёс:

— Нехорошо, совсем плохо. Так вы никогда не поправитесь.

— Да вот, видите, в самом деле… спросонья не сообразил, — оправдался Павел Егорович и улёгся в постель. Потом, стесняясь того, что весь он мокрый от пота, дал себя осмотреть и выслушать.

— Что принимаете? — строго спросил врач.

Павел Егорович кивнул на тумбочку. Врач бегло окинул взглядом лекарства и сказал:

— Правильно. Будет держаться температура, можете попробовать антибиотики посильнее, но лучше не злоупотреблять. У вас грипп.

Потом позвонил Торчинский и справился, в чём дело. Потом пришёл Серёжка и перенёс телефон на тумбочку, к кровати.

* * *

Через три дня Павел Егорович был почти здоров, вот только донимал насморк.

На пятый день он пошёл к врачу, а когда вернулся, то застал дома Торчинского и Белкина.

— Мы, понимаешь, навестить больного пришли, а больной, понимаешь, где-то шляется, — сказал Торчинский, а Белкин сразу полез обниматься и целоваться, помог Павлу Егоровичу снять пальто.

— Ну что вы, в самом деле, — сконфуженно сказал Павел Егорович, отнимая пальто у Белкина. — Я сам, я сам. Да какой я больной? Я здоровый. Сергей, у нас там в холодильнике, кажется…

— Пал Егорыч, — укоризненно сказал Торчинский, широко разводя руками, — ты, понимаешь, плохо о нас думаешь.

Торчинский ласково взял Павла Егоровича за талию и повёл в комнату, где на столе красовалась бутылка грузинского коньяка, яблоки, апельсины, бананы и тонко нарезанный лимон.

— Фрукты от месткома и женской половины отдела, а всё остальное мы с Михал Григорьевичем, — с готовностью пояснил Белкин и триумфальным жестом пригласил всех к столу.

Растроганный Павел Егорович часто моргал и пытался что-то сказать. Серёжка летал из кухни в комнату с довольным и заговорщическим видом. Видно было, что все эти мужские дела ему очень нравятся.

— А скоро ли Варвара Алексеевна придёт? — спросил Белкин.

— Мама звонила и сказала, что задержится, — отозвался Серёжка. Он стоял в сторонке у окна и делал вид, что внимательно смотрит на улицу.

— Пал Егорыч, — понизив тон, сказал Торчинский, — неудобно как-то, понимаешь. Парень хлопотал, переживал… Пускай посидит с нами.

Серёжка опрометью бросился на кухню — якобы привернуть чайник.

— Конечно, конечно, — сказал Павел Егорович.

— Серёга, — приятельски крикнул Торчинский, — а ну давай сюда, к нам!

— У меня здесь чайник, — дрожащим от жалости к себе голосом отозвался Серёжка.

— Бог с ним, с чайником, тебя все ждут, — сказал Торчинский.

— Давай, Серёга, в самом деле неудобно.

Серёжка, чуть помедлив, вошёл в комнату и придвинул ещё один стул к столу. Торчинский налил ему четверть рюмки коньяку и посмотрел на всех с таким видом, будто хотел сказать: «Ничего, ничего, я знаю, что можно, а что нельзя».

— Я предлагаю тост за Варвару Алексеевну, — сказал Белкин. — Пьётся стоя. Больные могут не вставать…

— И всё-таки коньячок — напиток богов! — сказал Торчинский, не спеша отправить в рот кусочек лимона и вкусно причмокивая.

— Да, в самом деле прекрасный напиток, — вежливо отозвался Павел Егорович, хотя совсем не почувствовал запаха.

Белкин, прожёвывая лимон и кисло морщась, согласно закивал головой.

* * *

Здоровье Павла Егоровича пошло на поправку. Грипп отпустил, только ощущалась лёгкая слабость, неуверенность в движениях и походке.

Павла Егоровича беспокоило одно маленькое обстоятельство, которого он немного стеснялся и потому скрывал от всех. К врачу он пока тоже не обращался по той же причине.

На третий день болезни, то ли вследствие сильного и изнурительного насморка, то ли в виде одного из осложнений, которыми так богат грипп, у Павла Егоровича пропало обоняние. Пропало так решительно, что Павел Егорович не ощущал ровным счётом никакого запаха. Иной раз он специально подносил к носу открытый пузырёк с крепким нашатырным спиртом, глубоко втягивал в себя воздух и ничего, кроме лёгкого холодка и пощипывания в области дыхательного горла, не испытывал.

* * *

Вскоре Павел Егорович поправился окончательно, и врач, высокий и угрюмый молодой человек, тот самый, что приходил к нему домой, в последний раз тщательно осмотрел его.