Обида маленькой Э

— Я осталась вдовой и не знала никакого ремесла, кроме домашнего хозяйства, а вести мне его было не на что, — начала тетка свое признание. Худое ее лицо ходило ходуном, но говорила она отчетливо и громко, видно считая себя несправедливо обвиненной жертвой. — Чтобы не прожить в недолгий срок то немногое, что у меня осталось, я начала давать деньги под залог. Большей частью ко мне приходили за помощью люди, с которых не наживешься, — поденщики, носильщики, мелкие ремесленники. Никак не удавалось мне отложить деньги на старость, а я бездетна, и некому будет обо мне позаботиться, когда я не в силах буду сама себя пропитать. Я видела, как богато живут купцы и чиновники. — Тут тетка нагло подмигнула судье, но тотчас уныло опустила углы рта и заговорила плаксиво: — И я видела, как едва влачат жалкую жизнь те, кто трудится. Ах, отвратительны мне стали ежедневные мелочные расчеты. Самый воздух в переулке казался гнусным. Почему бы, думаю, — и тетка кокетливо хохотнула, — почему бы мне не стать богатой и прожить в радости до преклонных лет. Почему, а? Но пути к богатству я не видела. А тут я встретила этого горбуна. Глаз у меня — ой! — острый. Я увидела его способности и заметила, что он нищий. Я стала его прикармливать. Совсем приручила. Уж он, верно, думал, я сама милосердная богиня Гуань-ин. По моей просьбе и чтобы выразить свою благодарность, он вырезал доски для печатания денег и сделал глиняную печать. Но киноварь я ему не дала. — Тут тетка хлопнула себя по бедрам и опять коротко захохотала, сама восторгаясь своей мудростью. — Ведь дай я ему киноварь, он сам бы мог поставить красную печать и сам воспользоваться готовыми деньгами. Печать я ставила сама, и деньги складывала в сундук, но еще не решалась их тратить. Но я видела, что соседи косятся на меня. — Лицо тетки исказилось ненавистью. — Я все видела! Я слышала, что они шепчутся за моей спиной, будто я даю деньги в рост и, наверно, немало их наростила. Ах, мне п;пи страшно! Каждого человека, который ко мне входил, я боялась. Сейчас убьет и ограбит. Пора отсюда уезжать, где-нибудь подальше купить домик и одну-двух рабынь, дожить жизнь в спокойствии. Вчера, в недобрый час, я вынула деньги из сундука, чтобы разменять их на настоящие. — Тетка вдруг замолчала, обвела взглядом залу, глаза у нее расширились, и она вдруг увидела и палачей с палками, и судью на помосте, и за его спиной зверя цилиня — символ справедливости. Страшно побледнев под румянами, она вдруг покачнулась, и ее блуждающий взор остановился на Маленькой Э. Тогда она сказала тихо, но твердо: —Эта девочка, Маленькая Э, сирота. Она не знала, что деньги фальшивые. Послушная мне, она заходила в лавки и покупала, что я прикажу, не подозревая дурного.

Когда она замолчала, судья подумал и сказал:

— Девочку отпустить. Она невиновна.

С Маленькой Э сняли кангу, и она, дрожа и плача, села в дальнем углу.

— Деньги, которые печатал горбун Умин, нельзя признать фальшивыми, — продолжал судья. — Поскольку не было на них печати, вовсе они и не были деньгами, и никто бы их у него за деньги не принял. Но без его помощи женщина Сюй не могла бы совершить преступление, и, следовательно, он также подлежит наказанию и следует ему по закону дать сто семь ударом палкой. Однако, принимая во внимание, что ему больше семидесяти лет, наказание может быть заменено штрафом.

— У меня ничего нет, — тихо сказал Умин.

— В таком случае уведите его и отсчитайте сто семь ударов.

— Что же касается женщины Сюн, — снова заговорил судья, — то она созналась, что делала и распространяла фальшивые деньги и она подлежит смертной казни. Надеть на нее железную кангу и отвести в камеру смертников.

Тетка вскрикнула и упала без сознания, а стражники подхватили ее и поволокли прочь. В это же время вошел палач и, поклонившись, доложил, что старик Умин, не выдержав наказания, на двенадцатом ударе умер.

Заседание суда кончилось, и писец, проходя мимо Маленькой Э, сказал:

— Чего ты ждешь, девочка? Ты свободна, уходи.

И Маленькая Э побрела домой.

Замок на теткиной двери был сбит, и комната так пуста, будто ее соб. чрались убрать к празднику и все из нее вынесли, чтобы вымыть пол, но помыть не успели, а только еще больше наследили. Маленькая Э села прямо на голые, грязные доски. Руки и ноги дрожали, заплаканные глаза горели, кишки ныли от голода.

Но уже со всех этажей сбежались соседки, окружили ее тесным кольцом, рассказывая, как приходили стражники, взломали дверь и все, что было в комнате, унесли с собой. Захлебываясь от любопытства, женщины расспрашивали, чем кончился суд и какой был судья, молодой или старый, и громко ли кричал горбунчик. Маленькая Э отвечала чуть слышно. Временами ей приходилось переспрашивать, потому что она не понимала вопросов, — так кружилась голова. Наконец все разошлись, остались только красильщица и цветочница.

Красильщица сказала: