Обитатель бездны

– Они – дегенерировавшие остатки Йорхи, древней марсианской расы, которая существовала еще до Айхаи. Все полагают, что они полностью вымерли. Руины некоторых их городов все еще сохранились в Чаур. Насколько я мог узнать (а я теперь могу говорить на их языке), это племя было загнано под землю высыханием Чаур, и они следовали за уходящими водами подземного озера, лежащего на дне этой бездны. Сейчас они мало чем отличаются от животных, и они поклоняются таинственному монстру, живущему в озере… Обитателю Бездны, как они его называют… существу, которое может подниматься по отвесной скале. Маленький идол, которого вы видите на алтаре, – это изображение этого монстра. Сейчас они собираются провести одну из своих религиозных церемоний, и хотят, чтобы вы приняли в ней участие. А я должен проинструктировать вас… Это станет началом вашего посвящения в жизнь Йорхи.

Беллман и его спутники, слушая странное заявление Чалмерса, испытывали смешанное чувство кошмарного отвращения и удивления. Бледнеое, безглазое, со спутанной бородой лицо существа, стоявшего перед ними, казалось, несло на себе отпечаток той же деградации, которую они заметили у жителей пещеры. Его уже вряд ли можно было назвать человеком. Без сомнения, его надломил ужас долгого плена, в темноте, среди чуждой ему расы.

Путешественники чувствовали, что находятся среди отвратительных тайн, а пустые глазницы Чалмерса невольно наталкивали на вопрос, который никто из них не решался задать.

– А что это за церемония? – спросил Беллман, помолчав некоторое время.

– Пойдемте, я покажу вам. – В срывающемся голосе Чалмерса прозвучала странная живость. Он потянул Беллмана за рукав и начал подниматься на пирамиду алтаря с легкостью и уверенностью, говорящими о том, что путь этот был ему хорошо знаком. Двигаясь, как во сне, Беллман, Чиверс и Маспик последовали за ним. Изображение идола не было похоже ни на что из всего, что они видели когда-либо на красной планете – или где бы то ни было еще. Изваяние из странного металла, казавшегося светлее и мягче золота, представляло собой фигуру горбатого животного, покрытого гладким нависающим панцирем, из-под которого по-черепашьи выглядывали голова и конечности. Голова, плоская и треугольная, как у ядовитых змей, была безглазой. По углам разреза безжалостного рта изгибались вверх два длинных трубчатых хоботка с присосками на концах. Существо обладало двумя рядами коротких ножек, расположенных на одинаковом друг от друга расстоянии под панцирем, а под припавшим к земле телом спиралью извивался странный длинный хвост. Основания лап были круглыми и напоминали по форме маленькие перевернутые бокалы.

Грязный и животный – плод воображения чьего-то атавистического безумия – идол, казалось, дремал на алтаре. Он излучал эманации медленного, незаметно подкрадывающегося ужаса, притуплял чувства исходящим от него оцепенением. Такие же эманации исходили когда-то от первобытных миров до того, как появился свет, когда жизнь кипела и лениво пожирала все вокруг в темном, слепом иле.

– И это чудовище действительно существует? – казалось, Беллман слышал свой собственный голос через наползающий покров дремоты, как будто кто-то другой заговорил и разбудил его.

– Это Обитатель Бездны, – пробормотал Чалмерс. Он наклонился над идолом, и его вытянутые вперед пальцы затрепетали в воздухе, двигаясь взад и вперед, как будто он хотел приласкать бледный ужас. – Йорхи создали этого идола очень давно, – продолжил он. – Я не знаю, как он был сделан… И металл, из которого его отлили, ни на что не похож… Какой-то новый элемент.

– Поступайте, как я… и вам уже не будет так противна темнота… Вам не будут уже нужны ваши глаза. Вы будете пить гнилую, вонючую воду озера, будете поедать сырых слизней, слепых рыб и озерных червей и находить их вкусными… И вы не узнаете, когда Обитатель Бездны придет и возьмет вас.

С этими словами он принялся ласкать изваяние, поглаживая горбатый панцирь и плоскую змеиную головку. Его слепое лицо приняло выражение мечтательной апатичности курильщика опиума, его речь превратилась в бессвязное бормотание и стала напоминать звуки плещущейся густой жидкости. Его окружал ореол странной, нечеловеческой порочности.