Обитель любви

Он написал: Если это прощание, то я хотел бы извиниться за вчерашнее и поблагодарить тебя за...Рука его замерла. Он вырвал листок из блокнота и порвал его в мелкие клочки, будто дурно составленное завещание. Взял со стола перстень и четки и сунул их в карман, затем снял с вешалки светозащитные очки Текса, его кожаный летный шлем и, выйдя из ангара, зашагал к взлетной полосе.

Мотор «Дженни» уже прогревался и стучал, словно строчащий пулемет. Винт проворачивался. В сторонке от воздушного потока стояли два механика и смотрели на приближающегося к ним хромающего Кингдона. Как всегда, он сначала обошел вокруг аэроплана. Таков был обычный ритуал в авиации. Им овладел слепой безотчетный страх. Казалось, что и «Дженни» трепещет, словно испуганная птица.

Он поставил правую ногу на металлическую подножку. Ухватился руками за края кабины и подтянулся вверх, чтобы не тревожить больную ногу. Неловко опустился на сиденье и привязался широкими кожаными ремнями. «Немец отчаянно пытался развязаться, пока его горящий «фоккер» мчался к земле, оставляя за собой черный след». Кингдон осмотрел приборы, рули направления и высоты, элероны. Сердце его колотилось так же бешено, как поршни в моторе. «Интересно, я тогда выжил? — подумал он. — А может, выжил немец, а я погиб? Или, может, мы оба лежим во влажной земле Фэр-ан-Тарденау?»

Шум мотора оглушал. «Тысяча двести, — подумал он. — Ручку от себя. Полный газ!»

Глаза его были пусты, перед мысленным взором стояла сцена боя, в котором родился его страх перед небом. Он стал разгоняться по взлетной полосе. Аэроплан, содрогаясь, подпрыгивал на кочках. Оторвался от неровной земли, но вновь ударился о нее. Впереди, на краю летного поля, стояла шеренга эвкалиптов. Кингдон крепче сжал ручку управления. Если он врежется в те деревья, то наконец смолкнет душераздирающий вопль, родившийся на другом конце света, во Франции. В сознании плыла мысль: «И упокоишься с миром... упокоишься с миром... pax vobiscum... Вперед, о христианская душа!» Но в ногах была твердость, он уверенно управлял аэропланом, и руки словно жили отдельной жизнью, двигая ручку управления...

Подпрыгивания по кочкам прекратились, он взмыл в воздух. Мышцы тут же расслабились, в животе появилась какая-то тяжесть, но тут же исчезла. Круто взбираясь в небо, он пролетел над деревьями, нажал на педаль, сделал крен и заложил вираж. Внизу на поле стояли Текс и Тесса и, задрав головы, махали ему. Потом он оказался над побережьем Венеции. Народ вглядывался вверх, прикрывая глаза от солнца руками. Крашеные купола отражали солнечный свет. Он еще набрал высоту. Под ним теперь простиралась широкая бухта, на солнце поблескивала стальная полоска трамвайных путей, к которой прилепились целые гроздья прибрежных городков, а прямо под ним пенилось белое кружево морского прибоя.

Он судорожно и шумно выдохнул. Ужас проходил. Авместе с ним уходило и отчаяние. Свобода полета всегда приносила облегчение.

Он повернул и описал круг над летным полем. Дрожь в руках прошла. Он решил показать Тессе иммельман Свечой ушел вверх, но когда нырнул к земле, страх вернулся. Душа ушла в пятки. Он вышел из пике и полетел параллельно земле. «Свобода — понятие относительное, — подумал он. — Смогу ли я когда-нибудь позабыть тот запах паленого мяса? Свой непрерывный крик о помощи, обращенный к Богу?» Он направил аэроплан под небольшим углом к земле и выключил мотор. Аппарат планировал. Ветер пел в тросах и распорках. Кингдон улыбнулся. «Это все-таки уже кое-что. А кое-что лучше чем ничего, — подумал он. — Возможно, позже я смогу восстановить и остальное». Глянув вниз, он различил малиновое пятнышко. Это была шляпка Тессы.

Он совершил безукоризненную посадку на все три точки.

Тесса бегом бросилась к «Дженни». Когда он выбрался из кабины, она сказала:

— Я так перепугалась!

Он сдвинул темные очки на лоб.

— Все это чепуха по сравнению с тем, на что я был способен раньше, — Ответил он.

— В таком случае я не хочу, чтобы ты показывал, на что был способен раньше.

Он улыбнулся. Они пошли к ангару, и он небрежно обнял ее за плечи. Тесса, смеясь, говорила, что, наверно, у летчиков из эскадрильи «Лафайет» отбою от девушек не было.

— Поскольку я поразил твое воображение этим полетом, — сказал он, — думаю, пришло время извиниться за вчерашнее.

— Я должна была и сама догадаться, как ты относишься к моему отцу.

— Я не могу с ним встречаться. Пока, во всяком случае. Может, позже. Наверно, позже. — Они подошли к ангару, и его рука упала с ее плеча. — Я скажу тебе, когда буду к этому готов, хорошо?

— Хорошо, — согласилась она и робко прибавила: — Кингдон, там, в небе, ты был... прекрасен.

5