Обитель любви

— А ее отец знает?! Ее мать?! По-моему, ваши отношения не очень-то обрадуют великого князя и великую княгиню Лос-Анджелесских!

— Слушай, я же освободил тебя от супружеской клятвы, — сказал он, поворачиваясь к двери.

— О, как великодушно! Ты и эта... тупая корова, твоя сестричка! Я даже не представляла, что она способна с кем-то переспать! Ведь она у нас такая сдержанная, такая возвышенная! Кстати, возможно, у нее действительно нет того, что есть у любой женщины... Возможно, в этом и состоит ее прелесть. С такой по крайней мере не надо строить из себя великого любовника, спустившегося с небес на землю!

Когда Лайя сквернословила, ей всегда хотелось выставить его кастратом. Но почему она так разозлилась? Он ведь дал ей то, что она просила...

Кингдон взялся за ручку двери.

— Ну и прекрасно! Иди, соси ее вымя!

— Заткнись! — рявкнул он. — Не трогай ее!

— Почему это? Кингдон, милый! Знаешь, как религия называет такие отношения? Кровосмешением!

Кингдон дал ей пощечину. Она прикрыла красную щеку рукой.

— Вот за это ты ответишь, — прошипела Лайя. — Ответишь!

— Ничего, — изменившимся голосом сказал он. — Мне не жалко. Все, что в доме, можешь оставить себе.

10

Пока он укладывал свои вещи в чемоданы из свиной кожи, спокойствие вернулось к нему. Он решил спросить у Лайи, как он может со своей стороны ускорить их развод, который у католиков может тянуться бесконечно.

Он поднял руку, чтобы постучаться в дверь ее комнаты, но замер. Изнутри доносился голос жены. Слов было не разобрать, но она ворковала, как голубка. «С мужиком каким-то болтает, — подумал он. — Интересно, кто это? Какой-нибудь покровитель, от которого зависит ее карьера? Может, Дэвид Манли Фултон? Нет, женщины его не интересуют. Какой-нибудь режиссеришка, продюсер или актер. Более влиятельный, чем я». Гнев его растаял. Он никогда не был злопамятным. Лайя в своих трусиках, расшитых лилиями, пытается добиться успеха. За дверью послышался смех. Жена явно пыталась соблазнить собеседника.

«Дай-то ей Бог получить роль», — подумал Кингдон.

Он спустился вниз и попросил недавно нанятого слугу отнести его чемоданы в «шевроле».

Глава двадцатая

1

Кингдон поднялся с постели. Тесса, еще не вполне проснувшись, наблюдала за ним сквозь ресницы. Контуры его фигуры расплывались, и она видела только различных оттенков пятна: черные густые волосы, загорелые руки и шея, широкие плечи и узкую спину, малиновый шрам. Он накинул синий халат и, ступая босыми ногами, вышел из комнаты. Она перекатилась на его половину постели, вдыхая его запах.

В наследство от прабабки-индианки Тесса получила не только блестящие черные волосы, но и способность жить вне времени. Тесса не подгоняла и не подстегивала события. Она чувствовала, что не такая, как все. У нее не было «внутренних часов». Вокруг все куда-то торопились. Впрочем, у Тессы было и то, что роднило ее с окружающими: она умела наслаждаться счастьем.

Она лежала сейчас, уткнувшись в подушку Кингдона, и вспоминала, как он приехал к ней пять дней назад. Незадолго до этого ушел, а через несколько часов вдруг вернулся. Вынес из машины чемоданы и весело объявил: «Меня вышвырнули из дома!»

Затем он, ничего не приукрашивая, передал ей свой разговор с Лайей. Тесса не спрашивала, каковы теперь его намерения. Он переехал к ней. Она была счастлива.

Даже та молчаливая, а порой и высказываемая вслух настойчивость, с которой он пытался склонить ее к аборту, не омрачала ее счастья. «Я подожду до тех пор, пока будет уже поздно что-то делать, — сонно подумала она. — И тогда он смирится с ребенком. Все вышло случайно. Та гадкая штука, должно быть, прохудилась».

Несмотря на то, что она понимала и чувствовала его боль как свою, Тесса не собиралась сдаваться. Она всегда хотела иметь ребенка, и теперь настал ее час.

«У меня будет малыш», — мечтала она, вдыхая запах Кингдона.

Она лежала и думала о ребенке. Тесса уже давно и подолгу думала о нем. В отличие от большинства беременных женщин она общалась с ним не только через пуповину. В своем сознании она ясно видела сына. Он будет высокий, худощавый, черноволосый. Она представляла себе, как ловко он размахивает руками, бегает, кидает мячи, пинает их... После трех лет работы в сиротском приюте она способна была смотреть на ребенка без сентиментальности. Она понимала, что ее сын вполне может оказаться эгоистом. Тессе вдруг представилось, как он стоит, широко расставив ноги, и бросает вызов Кингдону... Перекатившись на свою половину кровати, она вновь заснула.

— Тесса!

Кингдон держал в руках поднос. Она села на кровати, он опустился рядом. На подносе лежала газета, на ней желтый цветок гибискуса. Он вставил его Тессе в волосы. Потом оценивающе осмотрел ее и сказал:

— Ты слишком коротко постриглась.

Он протянул ей чашку кофе и осторожно, чтобы не расплескать дымящийся напиток из своей чашки, откинулся на спинку кровати, поджав ноги.

— На заднем дворе два перепела и лань, — сказал он. — Лань жует ветку жимолости, а перепела роются в твоих грядках.

— Ну и милости просим, — ответила она. — Как сейчас на улице?

— Тучи.