Обитель любви

— Да, но... — Она вздохнула. — Это единственное место, где я могла о них забыть хотя бы на время. Мне трудно объяснить. Просто, когда я поднимаюсь сюда по склону холма, мне кажется, что папа жив. В Паловерде я чувствую себя в безопасности.

— Со мной ты будешь в полной безопасности.

Она, казалось, не расслышала его.

— Завтра мне придется столкнуться лицом к лицу с той женщиной и ее дочерьми. О, они такие злые, эти самозванки! — Она жалко, болезненно улыбнулась ему, словно извиняясь. Потом улыбка исчезла. — Бад, что, если я упаду в обморок?

— В обморок? — Бад удивился. Он подумал вдруг, что таким образом она намекает ему, что его способ предохранения дал осечку. Радость нахлынула на него такой волной, что он не мог даже вздохнуть. У него и у нее родится ребенок! Он проживет с Амелией до конца жизни! — С чего это тебе падать в обморок, дорогая?

— Я уже падала несколько раз. Потом доктор Видни сказал, что мне нужно укреплять здоровье на свежем воздухе. Он понял, что мне необходимо как-то отвлечься от косых взглядов и перешептываний. Он очень добрый человек. А ты никогда не задумывался, почему мама разрешила мне ездить одной?

— Я никогда не думал об этом, но был ей очень признателен за разрешение.

— Это вовсе не такие обмороки, какие бывают в романах. Это страшно. Если это случится там, я умру.

Он снял с ее левой руки перчатку и прижал ее ладонь к своей щеке.

— Я люблю тебя, — произнес он. Он часто говорил ей эти слова и раньше, но всегда только когда обладал ею. Она же никогда не говорила ему ничего подобного. — Амелия, я тебя так люблю! Мне необходимо быть с тобой все время. Всегда. Обещаю, что отношение к тебе в корне изменится, когда все узнают, что мы собираемся пожениться.

— Пожениться? — Она вырвала свою руку. — Пожениться?! Да я только и живу мыслью о том дне, когда смогу уехать из этого злобного города!

— Амелия...

— Говорят, я гордячка. А как же мне себя вести? Они что, хотят свести меня в могилу? Этого они добиваются? Это будет убедительным доказательством их победы. Эти люди... Они чудовища! Да мои друзья во Франции о хромой собаке никогда не стали бы говорить так, как эти люди говорят о моем отце!

Он погладил ее по волосам.

— Ты права, дорогая. Это моя ошибка. Я давно уже должен был положить этому конец, пресечь их гадкое поведение по отношению к тебе. И как я только это до сих пор допускал. Наверно, я, как и ты, жил только в мире Паловерде. Я многого в себе не понимаю. Но я так тебя люблю! Почему бы нам не пожениться?

Когда Амелия заговорила, ее звонкий голос, казалось, потускнел:

— Я немного растерянна. Здесь я — это я, но в том мире мое сознание отказывается работать. Самые простые, обычные вещи кажутся несущественными. Вчера я не могла решить, нужно ли мне делать перед мисс Вудс реверанс. У нее были такие холодные глаза. У них у всех холодные глаза. Вечером я не знала, хочется ли мне суфле. В конце концов мадемуазель Кеслер сама положила мне немного в тарелку. Если я не способна определиться в таких вещах, как суфле, как же я смогу разобраться в своих чувствах к людям?

Бада не обманул ее отказ, но он был глубоко задет. Напрягшись, он переспросил:

— К людям?

— Это не про тебя. Ты для меня очень много значишь. Но я не смогу жить в Лос-Анджелесе. Просто не смогу! — Она почти кричала. — Не надо было мне встречаться с тобой здесь. Это я во всем виновата, а не ты! Не ты! Если я сделала тебя несчастным, то я не перенесу этого. Это было бы бесчестно: так отблагодарить тебя за твою дружбу... Я все неправильно говорю, да? Бад, я не думала, что смогу сделать тебя несчастным. Правда! Я ведь думала, что... ты взрослый человек, а я еще совсем девочка... слишком маленькая... Бад, разве девочка может сделать несчастным взрослого человека? Прошу тебя, Бад, не говори про женитьбу. Я не смогу здесь жить!

Она дышала прерывисто. Глаза были пустые. Он никогда еще не видел ее в таком состоянии. Даже пять минут назад, когда она плакала. Даже в минуты страсти. Даже вчера, когда ее обдали холодом глаза Люсетты Вудс. При ней всегда оставалась ее гордость, чувство собственного достоинства. Сейчас же не было ни того, ни другого. И снова ему стало стыдно. «Боже, что я делаю? Она и так уже натерпелась. Почему я не могу сдержаться, постепенно доказать любимой девушке свою любовь и со временем уговорить ее выйти за меня замуж?»

Он взял ее руку в перчатке и слегка куснул за указательный палец.

— Ты сделала мне больно. Теперь я тоже сделал тебе больно, — сказал он. — Мы в расчете.

Она непонимающе заморгала.