Обитель любви

— Наша каюта располагалась прямо над гребным колесом, и все в ней сотрясалось. Но я ничего не замечала. — Она заговорила запинаясь и покраснела. — Перед отъездом я узнала правду об отце и... той женщине. Папино отношение к людям не всегда было на высоте, но я не обращала на это внимания. Со мной он был очень добр. Я верила ему всем сердцем. После его смерти... Ты знаешь, Бад, как я преклонялась перед ним. А потом узнала, что он скрывал от меня свою вторую жизнь, лгал мне. Я не могла этого вынести. — Она пожала плечами, словно извиняясь. — Я сентиментальна? Знаю, но просто хочу, чтобы ты понял, почему я заболела. Не совладала с собой. Это получилось само собой, очень легко... — Она сделала паузу. Ресницы ее опустились. — Однажды на море было очень неспокойно. Волны захлестывали иллюминаторы. Кажется, к нам приходил доктор. Мадемуазель Кеслер плакала. Она назвала тебя по имени. Решила, что я умираю. А потом я подумала: «Я больше не увижу Бада, никогда в жизни». Почему-то это было невыносимо. — И снова она как-то болезненно улыбнулась. — Я заставила себя проснуться. Все болело. Казалось, моя голова зажата в тиски. Все кости ныли. От качки мне было дурно, Но я больше не впадала в беспамятство. Потом мадемуазель Кеслер много говорила о чудодейственной молитве. Но молитва здесь ни при чем. Просто я снова захотела тебя увидеть.

Стыд, нежность, любовь, облегчение вихрем охватили Бада. Ему захотелось сжать ее в объятиях и целовать, целовать. Она станет его женой, и позже, в постели, когда все остальное потеряет свое значение, он все расскажет ей. Обнимая ее, поведает ей историю, когда-то слышанную им от Марии. «Нет, не буду, — тут же подумал он. — Это все стариковские басни».

Он сказал тихо:

— Я бы не смог жить без тебя.

— Значит, ты чувствуешь то же, что и раньше?

— Нет.

— Нет?

— Еще сильнее.

Она улыбнулась.

— Тогда почему же ты не приехал? Каждый день я ждала, что ты постучишься в дверь дяди Рауля и перекинешь меня через плечо. Я надеялась, что ты похитишь меня. То, что ты все не приезжал и не приезжал в Париж, было ужасно, Бад. Это не похоже на тебя.

— Но я сделал так, что ты сама приехала, разве нет?

— Да, письма, — протянула она. — Когда они появились в «Фигаро», я сразу поняла — я очень надеялась на это, — что ты выполнил свое обещание. Это было по-рыцарски галантно.

— Вот именно.

— Я сказала дяде Раулю, что должна вернуться в Лос-Анджелес, а он прокашлялся и ответил, — она пыталась подражать хриплому голосу своего дядюшки: — «Ты собралась к своей матери? Я возражаю». — «Нет, дядюшка, я собралась к мистеру Ван Влиту». Тогда он заявил: «Пусть молодой человек сам явится. Девушки, которые торопятся высунуть свой нос, как правило, остаются без него». Но тут вмешалась тетушка Тереза: «Рауль, некоторым людям плевать на свою анатомию. Племянница, я оплачу твой проезд». И вот я здесь, стою от тебя через стол и отдаю себя в твои руки.

— Позволь заметить, что ты водрузила свою хорошенькую анатомию на стул, предназначенный для покупателей.

Она рассмеялась.

И тут он понял, что больше ждать не может. Он неожиданно сказал:

— Что ты будешь чувствовать ко мне, если узнаешь, что я шкурник?

— Шку... Что?

— Шкурник. То есть что в моих жилах течет индейская кровь.

Ее ноздри надменно затрепетали.

— Ты, кажется, спутал меня с той несчастной глупышкой, которая не перенесла аборта.

— Это имеет для тебя какое-то значение?

— Ты что, хочешь сказать, что в один прекрасный день твои родители нашли у себя на крыльце светловолосого индейского подкидыша? У которого был папин нос, а брови как у доньи Эсперанцы?

— Мама не знает. Она никогда не должна об этом узнать. Ее отец был наполовину индеец. Дон Винсенте, в честь которого назвали Три-Вэ!

— Это тот, у которого был аметистовый перстень?

— Да. Его мать не могла иметь детей, поэтому она воспользовалась услугами своей служанки-индианки.

— В наших семьях проблема незаконнорожденности, как видно, стоит весьма остро. — Улыбка на ее губах была печальной. — А Три-Вэ знает?

Бад отрицательно покачал головой.

— Не думаю. — Я сам слышал эту историю много лет назад и не рассказывал ее никому. Даже забыл про нее и вспомнил только после твоего отъезда. А несколько месяцев назад убедился в ее правдивости.

— Каким образом? Кто рассказал тебе?

— Мария.

— И ты ей поверил?

— Она настоящая ведьма. Думаю, что вся прислуга об этом знает. Ну и что ты скажешь?

— Эти картины... — проговорила она, глянув на живопись в богатых рамках. — Кто тебе спихнул их?

— Они мне стоили кучу денег, — защищался он и тут понял, что она не ответила на вопрос. — Я, между прочим, спросил тебя о том, что для меня крайне важно.

— А я ответила. То, что в тебе течет кровь аборигенов, меня не волнует. Даже больше чем просто не волнует. Но вот твой вкус... О Бад!

— Аборигенов?! Аборигенов?! А тебе известно, что в здешних местах иметь каплю индейской крови даже хуже, чем быть мулатом на Юге! Гораздо хуже!

— Никогда не думала, что ты фанатик.