Обитель милосердия [сборник]

— В поселок приехал такой Бирюков. Только отсидел за убийство. Я сегодня у него в доме был. Он мне пистолет с патронами показывал. Чемодан при мне открывал, такой, с потертым боком, — там пачки денег доверху! Всё хлестался, что пришил кого-то. То ли кассира, то ли… Полный отморозок! Говорит, если менты или еще кто сунется, враз перестреляю, а потом уж себя. Он завтра поутру уезжать собрался, счёты с кем-то сводить! Для того, говорит, и пистолет припас. Меня убить грозил, если кому проболтаюсь. Даже дверь запер. Так я дождался, когда он пьяный уснет, в окно сиганул и через поле сюда, на пост. Слышите меня, Владимир Георгиевич? — Голосок звенит, срывается от волнения и страха.

Я зажал трубку рукой:

— Немедленно готовить машину и опергруппу. Всех с оружием!.. Андрей! Жди нас на посту, понял? Минут через двадцать будем. Только сам туда не лезь! Дождись! А насчет его угроз не дрейфь — порвём, как тузик грелку!

Мчались, само собой, с мигалкой и сиреной. Всё-таки вооруженное задержание, не хвост собачий. Ну, и волнение… Не каждый день под пули лезешь. Такая атмосфера, казалось, даже на машину перекинулась: уазик наш на всех рытвинах и колдобинах тоже вроде как в дрожь кидало…

Встретил он нас на посту ГАИ, как и договорились. За год, как по голосу и понял, почти не изменился. Разве что чуть вытянулся и оттого совсем оборвышем стал выглядеть.

— Я дом покажу.

Поехали. Ночь, петляем меж каких-то сараев.

— Пистолет опиши.

— Да я в них не разбираюсь.

— Глянь, не такой? — опер из розыска, Паша Бакланов, большой до оружия любитель, свой «макаров» показывает.

— Не… Там вот эта штука круглая и здесь вот так вертится. Он ещё при мне пули вставлял в это… Барабан, во!

— Значит, револьвер, — снисходительно определил Паша. — А деньги? Какие купюры?

— Не разобрал. Он же краешек приоткрыл. Да и ошарашило меня, как увидел. Но в упаковках.

— Может, выручка? — прикинул я. — Телефонограмм иногородних не было? Установок по нападению на инкассаторов?

— Свежих нет. — Паша отрицательно мотнул головой. — Хотя мог старое поднять. После отсидки.

— Вот его дом. — Андрюшка ткнул пальцем за угол, и шофер тут же вцепился тормозами в дорогу, одновременно погасив фары.

— Какая квартира?

— Второй этаж налево. Да я покажу!

От возбуждения Андрюшка аж подпрыгивать начал.

— Нет уж, — отрубил я. — Помог — и будет. Дуй домой, чтоб никто не заподозрил. В квартире кто ещё есть?

— Сестра. Та ещё грымза. Вы с ней построже. А то, если что почует, тут же заорет. А у него-то револьвер заряженный. Может, все-таки с вами? Я б сзади…

Я посмотрел на расстроенное мальчишеское лицо:

— Не сердись, брат головастик, но нельзя. Не имею такого права.

— Владимир Георгиевич, — он горячо схватил меня за рукав, — только вы уж поберегитесь. Если что, сразу стреляйте. Чтоб первым успеть. А то этот беспредельщик не пожалеет.

Я успокаивающе щёлкнул его по выступающим зубам. Хорош всё-таки оказался головастик!

К квартире подошли на цыпочках, расположились. Я перед дверью, оперативник мой слева, у звонка, сзади помдеж в форме. Шофёр с оружием — на всякий случай — под окнами… Киваю Паше: с богом! Состояние, сами понимаете, — палец так по курку и бегает.

Звонок. Время под час ночи. Строго по закону, если ночное время, не имеем права без крайности граждан тревожить. Но тут-то как раз крайность. Еще звонок. Минуты через полторы шарканье.

— Кто-о?

— Откройте, пожалуйста.

— Да кто это?

— Откройте, — стараюсь говорить потише, чтоб не переполошить подъезд.

— А чего надо? — Голос неприятный, сродни походке — шаркающий какой-то. Делаю знак. Бакланов эдак побасистее говорит:

— Бирюкова вы будете? Телеграмма срочная.

— Чего за телеграмма ещё?

— А это не нашего ума дело, — осердился Паша. — Нам дадено, мы и носим. Ну что, так и будете через дверь принимать?

— Ходют тут… ходют…

Слышу, на цепочку закрывается. Потом собачка отщёлкнулась, и дверь тихонечко приоткрывается. В следующую секунду Бакланов бьет в неё плечом, цепочка, конечно, долой, хозяйка, еще невидимая, — в сторону, я вслед за Пашей внутрь.

У стены женщина в старом халате лет сорока, испитое потрясённое лицо. И расширенными от ужаса глазами следит за подрагивающим перед ней баклановским пистолетом.

— Где брат? — шепчу.

Она только рукой на одну из комнат ткнула.

— Спит?

— Да я почем?!.. У-уу.

Бакланов ей лапой пасть опечатал: «Не голоси, тетка, порешу!» И физиономию зверскую скроил, чтоб поняла: не шутит.

Двинулись. Сердце аж к горлу подкатило. Движение, звук, неловкий шорох, и — ждешь выстрела.

Комнатную дверь от себя тихонечко надавил. Темнота, блевотный запах и — храп. Храп этот сразу успокоил. Бакланов первым в комнату прошёл, слышно, как подобрался к кровати, пошарил, видно, под подушкой. И — уже в полный голос, преувеличенно бодро:

— Нормалёк! Пусто тут.