Обитель теней

— Может, и так, но он искренне верил, что в склепе обитает недоброе, — огрызнулся Томас.

Даже не наделенный богатым воображением де Вулф должен был согласиться:

— В самом деле, в дальнем конце этого погреба всегда возникало очень неприятное чувство, — признался он. — Я не верю ни в призраков, ни в гоблинов, но не хотел бы снова провести там несколько часов, шаря на ощупь в темноте!

— И чего же хотел добиться этот безумный скот? — спросил Гвин.

Томас, как всегда, рад был поделиться плодами своих познаний в вопросах религии и мистических таинств.

— Древняя мудрость гласит, что все девственное чисто и свято, — серьезно объявил он. — Вспомните наших юных монахинь, посвятивших жизни Богу, и Святую Мать, Деву Марию! — Он прилежно осенил себя крестом. — Фердинанд, как видно, верил, что, выпустив благоуханную душу девственницы прямо в проклятом склепе, он изгонит зло и очистит место посредством ее невинной души.

— Не понимаю, как ему удалось уговорить девочку пойти с ним среди ночи в погреб, — пробормотал де Вулф.

Гвин фыркнул.

— Эти чертовы духовники обладают нездоровым влиянием на неокрепшие умы, особенно на умы мечтательных молодых девиц.

Он с намеком подтолкнул Томаса локтем, но тот оказался схватить наживку, и Гвину пришлось продолжить:

— Как бы он этого ни добился, становиться мучеником парень не собирался. Он, должно быть, убил ее в дальнем склепе, стукнув по голове чем-то тяжелым, и еще сломал шею, чтобы выпустить душу как раз там, где надо. Но потом-то он перетащил ее к лестнице, чтобы все решили, будто она оступилась на ступеньке.

— Во всяком случае мы дознались правды, хотя настоятель подозревал и без нас, — проворчал коронер. — Замысел Фердинанда не удался, но, если бы до нашего отъезда не открылось, что она не была девственницей, монах остался бы безнаказанным.

В молчании все трое вглядывались в огонь — их единственную оборону от стоявшего на улице мороза.

— А как насчет рухнувшего потолка? — заговорил Томас. — Можно ли сомневаться, что это было божественное вмешательство?

Гвин с презрением покосился на приятеля:

— Какое еще божественное вмешательство! Это, скажу я тебе, было мое вмешательство. Когда тот маньяк нацелился булыжником в настоятеля, я бросился на него, он и полетел вверх тормашками прямо на заднюю стену! Она и без того непрочно держалась, а когда мы оба в нее врезались, вывалился какой-то замковый камень. Один-то еще раньше свалился сам по себе!

Джон склонен был согласиться с ним, но тихий голосок у него в голове осведомился, как это вышло, что обвал убил преступника, оставив его констебля невредимым.

— Там небезопасно, — заявил Гвин. — Настоятель правильно решил — давно надо было замуровать дверь и забыть о существовании этого склепа.

— Может, они так и сделают, — кивнул де Вулф. — Как бы то ни было, мне бы не хотелось возвращаться в эту мрачную обитель. Во всяком случае мы вправе заверить Губерта Уолтера и короля Ричарда, что здесь не политическое убийство, а просто безумная выходка свихнувшегося монаха.

— А не пригласят ли тебя снова на пост коронера двора? — предположил Томас, гордившийся репутацией своего начальника.

— Упаси Господи! — горячо воскликнул Джон и впервые за все это время перекрестился.

Акт второй

30 сентября 1270 года

Когда его нашли у нужника, он бредил.

— Бог выше трех, а три выше семи, и семь выше двенадцати, и все они вместе. Числа — тридцать два пути к тайной мудрости. Число тридцать два — это сумма десяти и двадцати двух — количество пальцев и букв еврейского алфавита. Один есть дух живого Бога, а два — дух Его духа. Три и четыре — вода и огонь. Понимаешь?

— Да, брат Питер.

Настоятель Джон де Шартре заверил его в полном своем понимании, хоть и видел, что монах несет вздор. Щеки брата Питера запали, волосы висели немытыми космами. Приор заподозрил, что тот постом довел себя до такого возбуждения, и сокрушался, что не заметил раньше. Юноша широко улыбнулся и завел свое, слова так и лились с его уст.

— А пять к десяти — это шесть сторон куба — идеального тела — каждая, в свою очередь, выражает высоту и глубину и четыре стороны света. Конечно, не устанавливает ничего действительного, но указывает на идею возможности.

— Да-да, брат. Действительно, ничего.

Настоятель успокаивал молодого монаха, отечески похлопывая его по плечу. Но слова его были пустым утешением, на сердце же у настоятеля Джона лежал тяжелый камень. Его прислали из Франции с поручением возродить к жизни пришедший в упадок монастырь Бермондси. Бесконечные тяжбы за соседние земли истощили монастырскую казну. Кое-кто из живших по соседству крестьян недолюбливал иных монахов, обвиняя тех в жестоком обращении. За четыре года тяжких трудов настоятель Джон, как он сам полагал, уладил наконец эти сложности. И тут-то, в конце сентября, на пятый год его службы — в 1270-м, — все пошло прахом. Сначала исчезновение, а теперь, как видно, зло само явилось в монастырь. Потому что брат Питер Суинфорд не иначе как сошел с ума.