— Да, как «милость», «обаяние» и даже «грация»,— ответил настоятель.— Ну а слово «спасение» переводить не требуется. Достаточно вслушаться. Человек глупо эгоистичен и самонадеян. Он все время думает, что может все сам. Редко когда довольный своею жизнью обыватель ищет Бога. Как говорили мудрые: «Спасителя зовет лишь утопающий». Гордыня — главная ошибка человека, не позволяющая позволить Богу подарить ему вселенную. Вы знаете, Джеймс, что опытные пловцы тонут куда чаще неопытных, а потому осторожных. Вот и гордыня — это явная переоценка своих сил, приводящая к гибели. Когда-то некоторые из ангелов посчитали себя самодостаточными, и... Вы видели, как злятся уголовники на то, что их поймали и наказали? Вот теперь можете понять психологию бесов. А человек так не должен. У него всегда есть шанс. Неискупаемых грехов нет. Кроме самоубийства. Тут уже просто ничего нельзя поделать...
— Наверное, теоретически все это хорошо... Но мне кажется, что мне будет скучно там... в раю... Ну, там все правильные, молятся, и все такое... У меня другой характер, я там, наверное, в депрессию впаду...
— Вы даже представить себе не можете, сколько будет забот, риска и интереснейших задач у «соработников» Бога,— сказал он.— Вселенная бесконечна, Джеймс. Представляете, сколько в ней разных загадок, тайн и приключений? Вы представляете рай как общежитие образцово воспитанных детей под руководством строгого гувернера? Напрасно. У вас слишком викторианские представления о Боге. Это настоящий Отец. А, как известно, «отец — не тот, кто служит костылем, а тот, кто учит обходиться без костылей». Там будут такие приключения и такая работа, Джеймс, что дай Бог вам хотя бы частично успеть к ним подготовиться здесь, на земле...
— Вы так забавно представляете рай,— невольно улыбнулся я.— Если б было так, то... я бы, наверное, согласился...
— Ну разве я похож на дурака, Джеймс, чтоб мечтать о худшем? — спросил он.— Я не первый год изучаю религию, думаю о ней, потому и знаю. А большинство судит, не сделав даже попытки понять.
— Как же пресловутые «муки адовы»?
— Мне кажется, что ад — это просто место, где нет любви. Знаете, для большинства философов «ад — это другие». А для христианина ад — это одиночество. Там, где начинается «я» — заканчивается дорога в Царство Божие. Церковь — это «сообщество в Любви».
— Как же это соотносится с монахами, которые по определению «одиночки»?
— Так это же и есть то самое «единение индивидуальностей», «многообразность в единении», которое противостоит обезличиванию с помощью «нового мирового порядка» и всяческого рода «толерантностей». Вопрос: в чем объединяться? И вот тут я не хочу объединяться с недостойным обществом. Истина по своей природе «интолерантна», Джеймс. Она не терпит «неистину». Терпимость к подлости или греху означает попустительство или покровительство им. Размытости понятий могут желать только мошенники, преследующие свои цели. Ну как я могу быть «терпим» к абортам, содомии, ересям? Сегодня терпимость к содомитам, завтра к педофилам — их ведь тоже хватает, и они требуют защиты их «интересов». Где та планка, ниже которой нельзя опускаться? Чем измеряется уровень морали и нравственности в обществе? Золотое правило светской морали: поступай с другими так, как хочешь, чтоб поступали с тобой. Но ведь содомиты именно об этом и мечтают... Что вы смеетесь? Нет уж, я лучше буду все мерить иной «точкой отсчета» — Христом. Объединяться с тем сообществом, которое стремится к единению с Ним. К тому же «монах» переводится не только как «один», но и «един». Имеется в виду единение с Богом. Какое уж тут «одиночество»?..
— А общечеловеческие ценности?
— Как вам сказать... Человек — он и в Африке человек. Он там, в овраге, зебру доедает. И у него тоже есть свои ценности. Но для меня он не пример. Для меня важнее христианские ценности. Это вообще несопоставимо: одно от человека, другое — от Бога. А Божественное — куда мудрее человеческого. Не надо опускать планку.
— Ну, предположим... Хорошо... Тогда так... Допустим, что я сейчас, от всего сердца, возжелаю Царство Небесное, со всеми этими приключениями и Любовью. И? Где?!
— Вы делаете к нему шаг. В эту секунду. Но ведь есть следующая секунда, и что вы возжелаете в нее?
— Почему я не удивлен...