Обители пустыни

Холлуэй все так же послушно улегся в кровать, натянув одеяло до подбородка. Он издал глубокий успокоенный вздох, глядя, как Дин расхаживает по палатке; фотограф напоминал ребенка, нашедшего у родителей защиту от неведомых ужасов темноты. Дин завернулся в одеяло на полу, откуда ему было удобно наблюдать за Холлуэем, подложил под голову свой плащ вместо подушки и потянулся к лампе. Внезапно Холлуэй заворочался, сел на постели и быстро заговорил высоким голосом:

— Дин, погоди минутку! Лучше уж я расскажу тебе все начистоту. Будь я проклят, если собирался вторгаться к тебе посреди ночи. Я совсем не болен, и со мной ничего ужасного не произошло, за исключением приступа самого настоящего животного страха. Не знаю, почему тебе показалось, будто я проходил мимо. Правда же в том, что я лежал, укрывшись одеялом, около палатки, где мог слышать твои шаги внутри и скрип твоего пера. Все, чего мне хотелось — это оказаться рядом с другим человеком, слышать его и сознавать, что я не остался наедине с Этим. Я понимал, что стоит мне провести еще час в своей палатке, и я вновь окажусь внизу, среди могил. Да, я был испуган, до смерти испуган — сам подумай, приятно ли мне в этом признаваться — но, клянусь Богом, я даже не знаю, что так испугало меня. Я и не думал приходить и мешать тебе. Достаточно одеяла и места на полу — мне не нужна твоя кровать.

Он дернулся и спустил ногу на пол. Дин сбросил одеяло, вскочил и толкнул Холлуэя обратно.

— Лежи, где лежишь, Боб. Эти дела сказались на твоих нервах, только и всего. Боже правый! Не тревожься о кровати. Надеюсь, ты не считаешь, что для меня впервой ночевать на полу? И я очень рад, что ты пришел ко мне, раз уж тебе так досталось. Нет ничего хорошего, когда человек в твоем состоянии вдобавок остается в одиночестве. А теперь давай спать, идет?

Холлуэй наконец успокоился. Дин вернулся в свой угол и лег. Наступила долгая тишина. Внезапно Холлуэй произнес из глубин одеяла, словно нечто само собой разумеющееся:

— Ну и адское же здесь местечко, как по-твоему?

Глава VI ТОТ, КТО УШЕЛ

Проснувшись утром, Дин обнаружил, что его пациент уже удалился. Холлуэй явился к завтраку, в сером тумане рассвета, держась с чрезвычайным достоинством и деланным равнодушием. Дин благоразумно не упоминал о случившемся ночью, и Холлуэй мало-помалу начал сбрасывать свою чопорную маску.

Дин провел большую часть утра, прилежно упаковывая ящики с древностями для безопасной перевозки. Меррит, как обычно, был на раскопках со своими людьми; Холлуэй неустанно фотографировал руины. Он яростно обругал своего боя, когда последний перевернул кювету с фиксативом, что было весьма необычно для всегда добродушного и беспечного Холлуэя. Затем они с Дином заспорили о вопросе, серьезность которого грозила ввергнуть всех троих в бедственную гражданскую войну. Ссора началась с заявления Дина, объявившего a propos обеда, что единственно правильный способ приготовления коктейля из семейства мартини заключается в добавлении половины ложки шерри после того, как прочие ингредиенты будут подобающим образом смешаны, хотя можно обойтись и без этого. Холлуэй решительно высказался в том смысле, что шерри, в целях должного смешения, необходимо добавлять прежде вермута; далее он пообещал приготовить для Дина образчик коктейля по данному рецепту в «Уолдорфе»[2] в вечер их прибытия в Нью-Йорк и угостить его ужином с шампанским, если упомянутая теория окажется неверна. Они с жаром препирались; Меррит, необдуманно взяв на себя роль посредника, быстро оказался в положении hors de combat[3] и был вынужден с позором удалиться. Противники осыпали друг друга красноречивыми инвективами, давно позабыв о casus belli[4], и в конце концов разошлись, надутые, как двое сердитых детей, в дальнейшем с высокомерным презрением игнорируя друг друга. Меррит, озадаченный до крайности, пытался пролить бальзам на их раны, уверяя, что оба в равной степени правы — дескать, любой из рецептов ничуть не уступает другому, винить же во всем, в том числе и в их, гм, раздражительности следует солнце. На это Холлуэй возразил, что солнце здесь совершенно не при чем — дело лишь в неисправимой ограниченности некоторых лиц, считающих свою точку зрения непогрешимой истиной. Дин заметил, что вопрос вовсе не в этом, однако, и резко оборвал себя. Вслед за сим Холлуэй, превратно заподозрив в его замечании скрытую насмешку, бросил на Дина разъяренный взгляд и зашагал прочь.

— Что это с ним? — воскликнул Меррит с несколько раздраженной усмешкой.

— Кажется, он вообразил, что я собрался попрекать его, припомнив один, хм-м, случай, — кратко ответил Дин. — Его стоит поучить хорошим манерам: нечего лелеять обиды. Отвратительная неотесанность! Знал бы, к чему это приведет — никогда не стал бы с ним спорить.