Обители пустыни

— Время от времени мне снились полубезумные сны, которые я после не мог отчетливо припомнить. Обычно я оказывался в саду, где запахи жасмина и жимолости были так сильны, что сердце рвалось из груди, и со мной была женщина, чье лицо я не мог разглядеть. Мне часто снилась принцесса — возможно, потому, что мысли о ней не оставляли меня — и я все время видел ее такой, какой она была когда-то, а не в виде той, вещи, что мы нашли. В одном сне, который мне запомнился и который я никогда не забуду, я видел мальчика — нашего мальчика, там, в этом саду. Он лежал лицом вниз на земле — клянусь, я мог бы при — коснуться к нему, настолько явственным все это казалось! А женщина нагнулась над ним — о, Меррит, то было прекраснейшее создание, когда-либо сотворенное Богом или Дьяволом! Я никогда не был особо расположен к волокитству, но в этом сне — я хотел задушить его, выдавить из него жизнь, дыхание и душу, потому что эта женщина склонялась над ним, ее дыхание было на нем, ее руки обнимали его голову, и я был без ума от нее. Каким-то образом я уже видел, что ползу к ним через сад, ползу, лишенный разума и воли, осторожно и бесшумно раздвигая лозы и цветы. И когда я добрался до них. — Дин оборвал себя и замолчал. Его рука вцепилась в край одеяла.

— Когда я добрался до них, женщина оглянулась на меня через плечо. С этой минуты все стало расплывчатым и туманным, как бывает во снах, и подробностей я не помню. Знаю только, что она оставила мальчика лежащим на земле и пошла прочь; я бросился следом и схватил ее, и она не противилась, но обвивала руки вокруг моей шеи и прижимала свои губы к моим. Говорю тебе, я ощущал тяжесть ее тела и тепло ее дыхания, как если бы обнимал ее во плоти. И когда на земле, в аду и на небесах не осталось ничего, кроме безумия ее красоты, я почувствовал некую перемену. Казалось, она напряглась в моих объятиях; руки ее упали с моих плеч. И затем я увидел, как она меняется. Увидел так ясно, словно не спал и она была там на самом деле. Я видел, как плоть ее сморщивается, а кожа плотно обтягивает кости. Видел, как ее лицо усыхает, вытекают глаза, щеки западают и покрываются измятым коричневым пергаментом, губы истлевают, обнажая ухмылку черепа. И ее тело выскальзывает у меня из рук и падает на землю, негнущееся и окоченевшее. После мне почудилось, что Холлуэй, не двигаясь с места, говорит: «В конце концов, оно того не стоит, не правда ли?» И я проснулся в холодном поту леденящего ужаса, а голос его звенел в моих ушах, и я мог бы поклясться, что кто-то только что говорил. О, все это было чертовски слезливо, не стану отрицать, и я был на грани безумия! — его голос сразу сделался напряженным и усталым. — Я трижды видел этот сон. Я начал ждать его, я жаждал его, чтобы опьяниться ее очарованием, но и во сне я отчаянно стремился пробудиться прежде, прежде, чем она изменится. Это мне ни разу не удалось и, просыпаясь, я неизменно содрогался от смертельного ужаса, а это создание, темное и окоченевшее, лежало у моих ног. И в третий раз.

Он снова помедлил, собираясь с силами, и с трудом подавил дрожь.