— Хотя, ты сам просил не говорить ничего. — Дед поднял указательный палец вверх. — До поры, до времени. Тебе же самому не говорить. В общем, Жорик, не знаю, что это за хохма такая, я вообще поначалу думал у тебя того… Окончательно с башкой проблемы. А что? Стресс. Родители. Оба. Как тут не чокнуться. Ну, а вообще ситуация была следующая. Сидел я, значит, никого не трогал. Во дворе сидел. Все, как положено. Думал о жизни. Борька — рядом…
— Выпивали, короче… Со своим козлом напару.
— Думал о жизни…– Настойчиво повторил дед Мотя. — А ты если сейчас будешь тут шуточки свои отмачивать, то пойдешь восвояси. Не солоно хлебавши. Знаешь такую присказку? Старую, русскую, народную поисказку. Я тебе ее сейчас наглядно покажу.
— Да ладно. Не вопрос. — Я махнул рукой, мол, не обращайте внимания. — Думал о жизни. Ок. Зинаиды Стефановны, видимо, дома не было? При ней о жизни точно не подумаешь.
— Не было. — Матвей Егорыч кивнул, соглашаясь. — Зинка куда-то по своим бабским делам ушла. Дельная такая… Говорит, Мотюшка, я по своим делам. Делам… Понял? Языком потрепать. Чего там еще за дела могут быть. Но не суть. И вот значит, сидим мы с Борисом во дворе. Месяц то уже почти апрель. Солнышко светит. Хорошо…Птички чирикают. Понимаешь? Весной пахнет… травка стала пробиваться.
— Да понял, понял…– Я заподозрил, что дед Мотя издевается. Если его не остановить, мы по всей деревне в итоге пройдёмся. И травка, и птички, и рыбки и даже комарики будут. — Вы ближе к делу. А то и не приблизимся никогда. Сидите во дворе. С Борисом. Так. Дальше, что?
Матвей Егорыч нахмурился и посмотрел на меня с осуждением.
— Вот сухарь ты, Жорик. Как есть, сухарь. Нет в тебе этого…романтизму. Сидим. С Борисом. Смотрю, кто-то со стороны огорода подбирается. Грешным делом, подумал сосед. Пахом. Помнишь? Не? Ну, сосед мой. Его вся деревня знает. Мужику этому трындец, как не везет с живностью. Со всякой. Для примера, зимой у него лиса несколько раз воровала выставленный остывать суп. Причем, при попытке воззвать к ее совести, посмотрела, как на говно, и продолжила жрать. Другой раз летом, сидел на крыльце и его укусил еж. Просто подошел и укусил за жопу! Ты можешь себе представить? Ни на чью жопу больше не позарился. Только на Пахома. А потом еще один случай был. Заходит ко мне во двор, а у него фингал на полморды. Интересуюсь, естественно, происхождением. Ничего себе, думаю, это кто Пахому рожу так разукрасил. И он мне жалуется:«Кто сказал, что совы это милые животные? Я залез на чердак, а у нее там гнездо! Так она меня крыльями по роже так отходила, забыл зачем лез! Теперь по вечерам еще и издевается! Сидит на заборе и смотрит, мол, будешь вонять — еще получишь!» Представляешь, какая история?! Вот я на этого Пахома, значит, и подумал. Ну? Помнишь его?
Я отрицательно покачал головой. Их там в Зеленухах было столько, что хрен упомнишь. И Васьки, и Петьки, и еще чертова куча людей. Тем более рядом со мной всегда находились самые выдающиеся личности из местных. Дед Мотя и Переросток. А эти двое всей деревни стоят.
— Ну, ты чего? — Матвей Егорыч оживился. — У него жена, значится, городская. Вся из себя такая…. Цаца. Уж не знаю, как он ее с панталыку сбил, как на создание ячейки общества склонил. Марьяна…Это звать ее так. Марьяна, значит, всегда отличалась большой склонность к чистоте. Городские, они такие. В голове черти что. Прям совсем на чистоте помешалася. У них дома — туго накрахмаленные белоснежные накидушки на белоснежных взбитых подушках, какие-то статуэтки… Из этого… Из фарфору… Стоят по всей хате, на таких же накрахмаленных и белёхоньких салфетках. Идеально выглаженные рушники на иконах. Иконы тоже, представь. Сам-то Пахом, он войну прошёл. Ему что бог, что черт. А Марьяна дюже верующая. А пол блестит всегда так, что если бы его товарищи…которые за чистотой следят… Как их…
— Санэпидемстанция? Сэс? — Подсказал я деду.
— Да! Они. Вот если бы они увидели полы в доме у Пахома, немедленно бы наложил на себя руки, не вынеся позора. Что яйца у кота. Такие чистые. И вот представь. Хозяйства своего они не держат, а то ж грязь. Во дворе. Понял? Во дворе грязь. Совсем Марьяна его с приветом. Это, значится, подсказка, для понимания. Ну, и что? Прикупил Пахом поросенка по очень сходной цене. Праздник, что ли, какой был. Думал, Марьянке своей подарок такой сделать. Мясца свежего приготовить. Главное, сам никогда порося не резал, но вспомнил всех зарезанных фрицев и посчитал, что прекрасно справится умерщвлением свиньи… Принес домой, посадил в таз… Глубокий такой таз, здоровый. Порося сидит, хрюкает, да на него посматривает. Пахом же постоял, почесал в затылке и отправился в кухню, дабы остограмиться для храбрости. Ну, не поднималась у него рука на безвинное существо. Выпил, вернулся, постоял у таза и пошел обратно за добавкой. Добавки было мало, свинку было по-прежнему жаль. Прибежал ко мне, взял еще взаймы. А сам не рассказывает, зачем. Я ж и не знал, что он там удумал.