Облачные дороги

Утес снова принял земной облик и сел на один из камней лицом к темному силуэту колонии. Он двигался медленно, словно его тело ломило, – так двигались пожилые земные обитатели с больными суставами.

Лун помедлил, а затем тоже преобразился. Дул холодный ветер, и он порадовался, что принял новую одежду. Он чуял, что в воздухе летают другие раксура, – вероятно часовые, – но поблизости их не было. Утес не шевелился, и через несколько секунд Лун прошел по мокрой траве и встал рядом с ним.

Пирамида была испещрена светящимися проходами, отверстиями и воздуховодами, и их сияние отражалось в темной поверхности реки. В ночи все строение казалось уязвимым – слишком открытым, незащищенным.

На холме было тихо, лишь ветер гулял по кронам, шелестя листьями. В тишине Утес произнес:

– Я собирался сказать тебе еще в Медном Небе, но передумал. Если бы ты знал, то мог отказаться прийти сюда со мной. А мне было нужно, чтобы ты пришел.

Лун почувствовал, как часть напряжения уходит из него. По крайней мере, Утес не пытался притвориться, что это случайность и что он не умышленно скрыл от него правду. Лун сложил руки, глядя вниз на темную реку. Ему было трудно разобраться в собственных мыслях.

Стать одним из воинов, защищавших колонию от Сквернов и других опасностей, – это одно дело… но ведь его просили совершенно о другом. И он не забыл, что королева обладала не только условной властью; она могла не дать ему перевоплотиться и удерживать его на земле, пока он находился рядом с ней. Он не знал, что сказать Утесу, и немного удивился, когда произнес:

– Последняя женщина, с которой я жил, отравила меня, чтобы ее народ мог утащить меня в джунгли и скормить гигантским варгитам.

В темноте было трудно разобрать, но Утес, похоже, призадумался. Затем он пожал плечами:

– Большинство земных созданий думают, что консорты похожи на Сквернов.

Лун скорчил горькую гримасу:

– Мы много месяцев были вместе. Она говорила, что хочет ребенка. От меня.

– Вот как. – Утес, по-видимому, решил, что с этим не поспоришь. – Так ты собираешься уйти?

Лун резко вдохнул, сдерживая первый пришедший на ум ответ. Он прошелся в сторону и посмотрел вниз, на террасы садов, на растения, мерно раскачивавшиеся на ветру, на то, как лунный свет блестит на рябой поверхности реки. Было бы проще, знай он, чего он сам хочет.

– Ты хочешь сказать, что вы не заставите меня остаться?

Утес усмехнулся, а затем сухо сказал:

– Мы оба знаем, что ты сможешь сбежать от меня, если захочешь. – Он выпрямился, блаженно потянулся и потер рукой шею. – И даже если бы я был таким дураком, арборы этого не потерпят, в особенности наставники. И потом, нашему двору не нужен пленник, ему нужны консорты.

Судя по тому, что видел Лун, сам двор думал иначе – что ему не нужно ни то, ни другое. Лун произнес:

– Мне уже сказали, чтобы я уходил.

– Воин по имени Поток?

Лун расправил плечи и не ответил, упрямо глядя на темные поля. Изредка проявлявшаяся способность Утеса читать мысли была лишь одним из его неприятных качеств.

– Я просто предположил, – сказал Утес. – Я уже рассказывал тебе о королевских выводках. Иногда в них рождаются одни самцы, и птенцы, которые не становятся консортами, остаются обыкновенными воинами. Смоль была сестрой Жемчужины, и Поток родился в одном из ее королевских выводков. – Затем он кисло добавил: – Мнение Потока меня не интересует, хотя он считает, что должно.

Пусть и так, но это ничего не меняло. Поток не один хотел, чтобы Лун ушел.

Лун вдруг заметил, что слышит доносящийся с реки шум, хор голосов, высоких и низких, гармонично сливающихся друг с другом, и с ветром, и с ласковым журчанием реки. Он замер, уставившись на колонию, и у него перехватило дыхание. Он не мог разобрать слова, но казалось, что песня пронзает его насквозь и эхом отзывается в душе, словно задевая самые сокровенные ее струны.

Утес поднял голову, прислушиваясь.

– Они поют. Арборы взывают к окрыленным, и те им отвечают. – Одинокий голос, высокий и чистый, поднялся над остальными, сплетаясь с ними, а затем затих. Лун почувствовал, как его прошиб пот и на холодном воздухе по его телу побежали мурашки. Утес же, по-видимому не тронутый, сказал: – А это Нефрита. Жемчужина уже давно не поет.

Лун отвернулся на пол-оборота, подавляя желание поежиться. Пение казалось ему… чужим, и Луну не нравилось то, как оно играло на его чувствах. Впрочем, пусть играет, сколько хочет, – что бы это ни было, он не имел к этому никакого отношения.

Лун вдруг подумал, далеко ли от лагеря корданцев находился двор Звездного Сияния и насколько близок он был к тому, чтобы найти других раксура. Или насколько близки были они к тому, чтобы найти его. Впрочем, его положение там вряд ли было бы лучше, чем здесь. Судя по всему, Звездное Сияние не нуждалось в лишних консортах, и, видя преобладающее мнение о диких одиночках, Лун знал – они бы его выгнали. На протяжение всего дня, с каждым новым разговором, одна мысль становилась все яснее и очевиднее, и Лун наконец ее озвучил:

– Мне здесь не место. – Возможно, будь он моложе, у него еще был бы шанс, но не теперь.

Утес усмехнулся: