Облачные замки

Я, наверное, должен был почувствовать важность момента или по крайней мере легкий трепет удовлетворения. Но я ничего такого не испытал; все было слишком серьезно. Копье светилось на мягкой подкладке, и его наконечник из обсидиана горел внутренним светом даже в этом неясном и смутном туманном мареве. Я набрал в легкие побольше воздуха, откинул все сомнения и сжал в левой руке древко. На ощупь оно казалось гладким как стекло, отполированное за несчетное количество раз, когда его брали в руки, – и кто знает, в какие руки оно попадало? От этой мысли меня вдруг охватил восторг, как будто я приблизился к пониманию чего-то удивительного. Я собрал все свое мужество и легко, но осторожно поднял копье из футляра.

Оно с легким свистом рассекло воздух, и туман отступил, стал постепенно растворяться и исчез вовсе. Я опустил руку и обнаружил, что стою на крохотном клочке каменистой почвы, на самом краю поистине огромной скалы. Под моими ногами, среди деревьев, все еще бушевала кровавая битва, а сама площадка, где приземлился вертолет, была устлана телами убитых. Подле меня, до странности близко, стояли Элисон и все остальные. К счастью, они были целы и невредимы и смотрели на умирающего капитана.

– Я же говорила, что ты сильнее, – тихо произнесла Элисон.

Но в голосе ее вряд ли ощущалось бы такое облегчение, если бы она всегда была уверена в этом.

Я покачал головой.

– Он чуть не прикончил меня! – задыхаясь, проговорил я. – И прикончил бы, если бы я вовремя не вспомнил про удар снизу!

– Дело не в том, чей меч лучше, – негромко возразила она. – Человек сильнее.

Тут она подняла глаза, и они широко раскрылись от изумления, когда она увидела, что я держу в руках.

Стараясь не задеть деревья, обступившие нас, я поднял копье высоко над головой. Изорванные клочья тумана внезапно слились в одну большую волну, рухнули и растворились в воздухе.

Гора возвышалась над нами. Она казалась теперь еще больше и ужаснее, чем раньше, когда мы смотрели на нее с высоты. Я в первый раз увидел ее так отчетливо, увидел, чем были эти огоньки и эти крутящиеся клубы пара, – и короткий момент триумфа и облегчения остался позади.

Дела обстояли не самым лучшим образом. Перед нами, удобно взгромоздившись на гранитный выступ скалы, сидел старый колдун Ле Стриж.

Глава 10

Огни, которые мы заметили еще с борта дирижабля, оказались кострами, разведенными по всему склону горы, и те из них, что были ближе к нам, можно было разглядеть. Костры горели перед огромными каменными глыбами, расставленными наподобие алтарей, вокруг которых плясали и бесновались тени, силуэты на фоне пламени, некоторые комичные, другие уродливые, многие ошибочно могли быть приняты за человеческие. Они кружились в приступе безумия, крича, кривляясь и извиваясь. Невозможно было разглядеть все, что происходило там, но очевидно было одно: там было нечто и пострашнее детей ночи – страшнее всего того, что мне довелось увидеть в темном туннеле , когда там появился уродливый лоа Дона Педро, страшнее, чем легионы мертвецов Рангды. Мне показалось, что я заметил тени с тонкими паучьими лапами и выступающими ребрами, глубоко посаженными в плечи головами, черные горбатые силуэты, которые тащили свои длинные руки за собой по земле или ползли на четвереньках, и что-то еще более странное, ползучее, копошащееся. Как же выглядит тогда само брокенское чудовище, здешний властелин, если это всего лишь его прислужники? Некоторые из них, казалось, каждое мгновение меняли очертания, а может быть, такое впечатление возникало от пылающих языков пламени.

Происходящее носило явно ритуальный характер; это было ясно, хотя о том, что ритуалы эти означали и в чем была их цель, я не имел ни малейшего понятия, да и не особенно хотел иметь. Неудивительно, что во времена Средневековья подобные обряды воспринимали как пародии на церковную службу, как намеренное богохульство. Так оно и было, но вообще-то они существовали вопреки всяким доводам здравого смысла. Я слышал где-то, что фетишизм и всякого рода магии, доведенные до предела, теряют всякое отношение к какому-либо полу, по крайней мере для посторонних, не посвященных в тайну. То, что я здесь увидел, говорило в пользу таких предположений, только все оказалось еще гаже. Как будто посреди всего этого сумасшествия ритуала была пустота, а его смысл составляло отсутствие всякого смысла; но даже пустота скрывала в себе крошечное ядро извращения, а грех и зло, заключенные в нем, были слишком запутанными, чтобы выставлять их напоказ. Но даже видимая часть ритуала была жестока.